только расширяют.
Папа опустил глаза. И на спине любимый рюкзак повис мешком, и пальцами он волнительно теребил толстый ремень гитары. Только сейчас понимаю, что в тот день отец приходил со своим «Стимми». Я выскочила из музыкально класса и побежала к матери с нетерпимым желанием застать врасплох и потребовать признание. У приоткрытой двери остановилась. Прислушалась. Мама, похоже, проснулась. Я наспех собрала волосы в два хвоста с помощью тугих резинок, сдернутых с запястья – мама не выносит, если я захожу в спальню растрепанной, неумытой и одетой неопрятно.
Шепот, тихий смех…
– Папа, вернулся, – промелькнуло в голове. Но мама, сидя на диване, пультом переключала каналы. На экране – повтор вчерашнего выпуска шоу талантов. Судьи выбирали лучшего вокалиста. В прошлом году я отправила заявку, и даже приглашение получила на прослушивание. Клаус быстро осадил мой порыв и предупредил маму:
– Небезопасно. Неэффективно.
И как голову при этом задрал, выгнулся. И она сидит такая, в кресле, с подведенными глазами, идеальной прической и в огненно—рыжем костюме. На изящной ступне покачивается туфля с острым каблуком. Пальцы барабанят по подлокотнику. А растерянная дочь стоит перед ней. Просит лишь об одном – разреши! И не понимает, почему брату позволено каждую неделю заниматься философией с настоящим профессором, а она вынуждена создавать виртуальные семьи, потому что играть без папы и его друзей скучно. Мама шевелит рукой. Я подхожу ближе, мама проводит ладонью по щеке, задумчиво приговаривает:
– В другой раз, милая.
Клаус предлагает запереть непослушную дочку дня на три в комнате:
– Безопаснее и эффективнее.
Мама позволяет. Сейчас она шепчется с кем—то. И не с мужем. Ее голос ласков, а тембр собеседника услужлив.
– Кеннет Пен! – догадалась я. Узнаю его из тысячи! Владелец музыкальной корпорации многих потеснил в должностях, возглавил «Администрацию» и «Большой Совет». Встречи, указы. Все важные документы проходят через него. Но что он делает утром в спальне мамы?
– Лиззи, мы победили! А с Южной Страной и музыкантом разберусь до нового года. Останусь на завтрак?
– Дети… Я не говорила им.
– Но ты обещала!
– Пойми, сейчас не подходящее время. Скоро переизбрание.
Ласковые речи на Кеннета Пена не действуют. Он поднимается с дивана. Одергивает плотную занавеску и солнечные лучи слепят его.
– Лиззи, глупо ждать того, кто сам не желает возвращаться. Отпусти его. Не понимаю, к чему нам скрываться? Может Эдвину и Альберте скажем, наконец? Общество, так и быть, поживет в неведении. Хотя людям, по большому счету, наплевать, кто твой муж.
Мама бледнеет. Замечает мой суровый взгляд. Привстает. Я прижимаюсь к холодной стене, через силу контролирую себя – довольно тяжело не реветь у сладкой парочки на глазах,
