через пышно убранные коридоры палаццо. Пантализея держала мой шлейф, чтобы не волочился по полу. Время перевалило за полдень, июньское солнце высушило влагу весенних дождей, но я много дней не покидала дома, а потому переход в Ватикан стал для меня испытанием на выносливость. Когда мы добрались до апартаментов папочки, где на жаровнях курились благовония, мне выпала небольшая передышка, чтобы привести себя в порядок.
В своих стараниях придать блеска нашей семье папочка не жалел расходов. В свои редкие визиты к нему я с трепетом наблюдала за толпой художников, руководимых маэстро Пинтуриккьо, которые спешили завершить величественные фрески, украшавшие теперь все стены. Джулия со смехом рассказывала, как возмущались пожилые кардиналы и кричали о язычестве, глядя, как Изида и ее брат-любовник Озирис резвятся среди стада быков на потолке. Наш символ – заостренные лучи на фоне арабески – им тоже не нравился. Джулия также внесла свою лепту в их поводы возмущаться: она позировала для фрески, изображающей Мадонну с Младенцем, с нимбами и в окружении херувимов.
Что бы ни говорили кардиналы, папочка не слишком отклонился от традиций. Десять мрачных пап смотрели на меня со стен Sala dei Pontefici[32], включая праведного Николая III, основателя Ватикана. Анфилады были расписаны библейскими сценами; одно помещение оставили для портретов нашей семьи. Это тоже традиция, и здесь мы будем изображены с печатью святости на лицах. Я уже позировала Пинтуриккьо с громоздкой короной на голове. Хуан и Чезаре тоже позировали, хотя позднее Чезаре, закатывая глаза, сказал мне, что маэстро в своем стремлении угодить папочке превзошел собственный скромный талант.
Мне хотелось пройти по этим залам, оттягивая неизбежное, но мои женщины уже расправили за мной шлейф, готовя меня к выходу в Sala Reale[33], где нас ждал папский двор. Отсутствовал только мой брат Хуан. Он должен был ввести меня в зал.
Внезапно вошел турок.
Адриана вскрикнула, женщины испуганно заохали, я нахмурилась под вуалью. Конечно, это был Хуан, уже примерявшийся к титулу его милости герцога Гандия, хотя грамоту еще не прислали. Только теперь он явился не в облачении испанского гранда или хотя бы итальянского аристократа, а нарядился в длинную мантию с золотой нитью, тюрбан с перьями белой цапли и большой воротник в золоте и сапфирах. К тому же отрастил бородку, дополнявшую чужеземное облачение.
– Бога ради, Хуан! – сказала я. – Ты зачем так вырядился? Это же не карнавал.
Он махнул, отодвигая женщин, и взял меня под руку:
– Ты должна знать, что один воротник обошелся в восемьдесят тысяч дукатов – больше, чем все твое приданое.
– Будто кто-то считает, – ответила я, и тут горло у меня перехватило.
Папочка сидел на возвышении в своем священном облачении и алой шапочке, над его креслом нависал, словно грозовое облако, бахромчатый парчовый балдахин. На ступеньках перед ним лежали цветные подушки для высоких гостей. Джулия и ее дамы уже воспользовались этой привилегией – они
Зал понтификов (
Большой зал (
