Мы выбрались из воронки и укрылись под ближайшей сосной, прижавшись спинами к толстому стволу. Пахло смолой и мокрыми ветками.
Дождь превращался в ливень. Все небо затянуло тучами. Где-то на западе громыхнуло.
– Гроза… – испугано прошептала Олеся.
– Далеко грохочет, – пытался бодриться я, – мимо пройдет.
А сам, как сейчас помню, затрясся, сжав зубы, чтобы сестренка не услышала их стук.
Через десять минут громыхнуло слева от нас, значительно ближе, и через пару секунд электрический разряд молнии разрезал потемневшее небо. Леська заверещала.
– Надо бежать, – я попытался овладеть голосом. Получилось не очень. – Нам говорили в школе, когда гроза – под деревом нельзя, надо бежать.
И мы сиганули в лес. Бежали долго, слыша раскаты грома. Остановились минут через двадцать. Громыхание стихало. Потоки дождя ослабевали. Леська присела на пенек, а я плюхнулся на мох, рядом.
Отдохнув минут пять, решили выбираться к велосипедам. Остатки дождя выливались на нас мелкой моросью, но небо по-прежнему оставалось темным. И тут возникла новая напасть: я не мог понять, в какую сторону нам двигаться.
– Знаешь, куда идти? – на всякий случай спросил я у Леси.
– Нет, – ожидаемо ответила она.
И мы пошли в сторону, откуда предположительно прибежали. И, как выяснилось позже, пошли немного не туда.
Бродили мы долго. Трижды ливень снова начинался и трижды заканчивался. Потом тучи рассеялись, оголив голубизну неба, но ненадолго – солнце спряталось за горизонт. Леська вела себя чудесно – не ныла и не плакала, и лишь когда останавливались на отдых, прижималась ко мне и тихонько всхлипывала.
И вот когда на моих «Касио» загорелись цифры 21: 15, случилось чудо: мы выбрались к ручью и немного левее увидели сваленное через него дерево. Это место я знал. Ручей вытекал из озера.
Через пятнадцать минут мы вышли к Изумрудному. Взяв велосипеды, рванули к дому и часов в десять вечера стояли у дверей.
Зашли на веранду. Картина была страшная. Три мужика в гробовой тишине смотрели четвертьфинал чемпионата мира Аргентина – Голландия. На столе стояла почти нетронутая бутылка коньяка. Мамы и бабушки я не увидел. Открыв рот, начал было что-то объяснять, но батя, взяв меня за ухо, повел в комнату, не очень-то слушая мой щебет. Он меня никогда не порол до этого и никогда после, но в тот раз мне досталось очень сильно. Но я не плакал, понимал: то, что моя горящая от ударов ремня пятая точка находится дома, – это чудо. Сестренке тоже влетело.
С ней с течением времени мы общались все меньше и меньше. Спустя два года ее родители купили свой участок и быстро отстроили дачный домик. Летом они отправляли Леську туда с другой бабушкой. В городе мы жили в разных районах и виделись только на семейных праздниках.
А потом повзрослели. У каждого свои друзья и свои интересы. О ее успехах я слышал от мамы, которая насильно вливала мне в уши истории про красный диплом юрфака университета,
