силу образованности, силу ума. Поверьте, милейший Иван Александрович, надо уметь желать, желать трудиться честно, умно, а вы окончательно заленились, мой друг.
Он сердито передразнил:
– Вот именно: не только честно, но и умно!
Никитенко как-то сбоку поглядел на него:
– А знаете, вы ужасно напоминаете мне Тимофеева!
Он чуть не с угрозой переспросил:
– Что-о-о?
Никитенко весело рассмеялся, видимо, ожидая именно такого или похожего восклицания:
– Не сердитесь, в ином напоминаете, разумеется, смысле.
Досадуя, что вдруг оскорбился дурацким сравнением, он проговорил, вновь пытаясь шутить:
– В каком же ином?
Никитенко с игривой легкостью заспешил:
– Я не видал его лет пятнадцать, правду сказать, насилу признал. Лицо точно распухло. Женился, говорит, взял за женой кое-что, бросил служить.
Браня, сердясь на себя, безуспешно пытаясь взять себя в руки, он будто посетовал, будто простодушно и вяло:
– Мне бы жениться… найдите жену… проклятая служба заела…
Никитенко покачал головой:
Бросьте шутить, вам никогда не жениться. Бывало, Тимофеев, вы помните, уйму писал. Правда, процесс писанья, как я замечал, совершался у него сам собой, в роде животного отправленья, всё само собой превращалось в стихи, стоило присесть без единой мысли за стол.
Он притворно вздохнул:
– И дает же Бог благодать.
Никитенко продолжал с увлечением, не обращая на него никакого внимания:
– И стихи выходили всё гладкие, вот что удивительно, даже со смыслом.
Он протянул сокрушенно:
– Талант, несомненный талант.
Никитенко выдержал паузу и сказал наконец свою шутку:
– Только, по-моему, без ведома автора.
Он словно мечтал:
– Мне бы так… насладиться поэзией, творчеством…
Никитенко возмущенно воскликнул:
– Насладиться? Да знаете ли вы, что творчество – это труд, труд и труд, а вы – наслаждение!
Он возразил:
– Позвольте, с физиологической точки зрения наслаждение творчеством одинаково с наслаждением от сигары и потому скорее отдых, чем труд.
Никитенко видимо сдерживал праведный гнев:
– Умоляю вас, умоляю: перестаньте кощунствовать! Хотя бы при мне! Наслаждение от сигары! Вы циник, циник! Но продолжаю: его стихами наполнялись журналы, было издано три тома его сочинений с портретом, вы бы помнить должны.
Он помнил, однако сказал о другом:
– Мне бы с Глазуновым договориться, но… без портрета.
На эту выходку Никитенко не стал отвечать:
– Нынче, когда в нем стали деньги, у него развилось такое странное направление: пишет и прячет в
