солнце; голубые шторы
Сквозят; надувшись весь, ручной
Снегирь свистит – и пахнет резедой
Вся комната… Поет она – сперва
Какой-нибудь романс сантиментальный.
Звучат уныло страстные слова;
Потом она сыграет погребальный
Известный марш Бетховена… но два
Часа пробило; ждет патриархальный
Обед ее; супруг, жену любя,
Кричит: «Уха простынет без тебя».
Так жизнь ее текла; в чужих домах
Она бывала редко; со слезами
Езжала в гости, чувствовала страх,
Когда с высокопарными речами
Уездный франт в нафабренных усах
К ней подходил бочком, кося глазами…
Свой дом она любила, как сурок
Свою нору – свой «home»{Домашний очаг (англ.).}, свой уголок.
Андрей понравился соседям. Он
Сидел у них довольно долго; в споры
Пускался; словом, в духе был, умен,
Любезен, весел… и хотя в узоры
Канвы совсем, казалось, погружен
Был ум хозяйки, – медленные взоры
Ее больших и любопытных глаз
На нем остановились – и не раз.
Меж тем настала ночь. Пришел Андрей
Ильич домой в большом недоуменье.
Сквозь зубы напевал он: «Соловей
Мой, соловей!» – и целый час в волненье
Ходил один по комнате своей…
Не много было складу в этом пенье –
И пес его, весьма разумный скот,
Глядел на барина, разиня рот.
Увы! всем людям, видно, суждено
Узнать, как говорится, «жизни бремя».
Мы ничего пока не скажем… Но
Посмотрим, что-то нам откроет время?
Когда на свет выходит лист – давно
В земле нагретой созревало семя…
Тоскливая, мечтательная лень
Андреем овладела в этот день.
С начала самого любовь должна
Расти неслышно, как во сне глубоком
Дитя растет… огласка ей вредна:
Как юный гриб, открытый зорким оком,
Замрет, завянет, пропадет она…
Потом – ее вы можете с потоком
Сравнить, с огнем, и с лавой, и с грозой,
И вообще со всякой чепухой.
Но первый страх и трепет сердца, стук
Его внезапный, первое страданье
Отрадно-грустное, как первый звук
Печальной песни, первое желанье,
Когда в огне нежданных слез и мук
С испугом просыпается сознанье
И вся душа заражена тоской…
Как это всё прекрасно, боже мой!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
