парка были запущены. Направо от входа стояла часовня. Её стрельчатые окна были не мыты. Прежде над входом стояла Мадонна. Теперь она была сброшена и разбита.
Монастырь охраняли солдаты, в касках с гребнями, в латах, с красными лицами и с туманом в глазах.
Генрих спешился, оставил конвой и вошел. Его шаги гулко раздавались под высокими сводами. Пол был затоптан. В глаза бросались следы запустения. Он прошел коридором, на стенах которого проступали старинные фрески. По сбитым ступеням крутой каменной лестницы, идущей винтом, он спустился в подвал. Подвал был мрачен. Вдоль стены от дверей пылало несколько факелов. В глубине в их трепещущем свете проступали громадные винные бочки, каждая на пятьсот ведер, может быть больше. На передней балке был блок. С него спускалась веревка. На веревке был подвешен аббат, старый, толстый, обнаженный по пояс. Помощник Томаса Кромвеля, присланный вести следствие, сидел за столом и что-то писал при свете толстой восковой монастырской свечи. Генрих сел на скамью у стены. Следователь вскочил и, забыв о приветствии, громко сказал:
– Упорствует. Не выдает.
Аббат висел низко. Руки были вывернуты назад. Босые почернелые ноги почти касались грязного пола. Голова свесилась. Тройной подбородок складками лежал на жирной груди. Лицо было усталым, но всё ещё круглым.
Генрих спросил:
– Хорошее вино?
Аббат разлепил пересохшие губы и чуть слышно сказал:
– Нравится… солдатам… твоим…
– Испанское или французское.
– Французское.
– Прекрасный вкус.
– Для причастия… паломников… прихожан…
– Им оно обходится раз в двадцать дороже. Отличный доход.
– Братии на воду и хлеб.
– И с волоса святого Петра?
– И с него.
– Боже мой, сколько же у бедняги было волос! Если не каждый монастырь кормится его волосами, то каждый второй.
– Он был святой.
– И кусочек креста, на котором распяли Христа? Я думаю, это не крест, а целая дубовая роща.
– Это чудо.
– Мои учителя рассказывали мне кое-что.
– Плохие учителя… еретики…
– И твоя икона излечивает больных?
– Не всегда.
– Только когда тебе надо?
– Бывает, чудо свершается само по себе.
– Тоже немалый доход.
– Монастырь обходится дорого.
– И потому тебе платят за всё: за погребения, за крестины, за свадьбы, за исповедь.
– Платят они добровольно.
– Не совсем, ведь без благословения нельзя ни хоронить, ни родить, ни жениться.
– На то воля Господа… не моя…
– А дубы?
– Какие дубы?
– Роща
