Сильно жалел. Но разве это могло что-то изменить?! Хоть что-то?!
– Ириша, милая. – Он вдруг начал опускаться на колени у порога, перед дверью, которую она пыталась закрыть. – Прости меня! Я не могу без тебя, понимаешь! Я так сильно люблю тебя! Ты снишься мне каждую ночь.
– Кажется, это уже было, – холодно и бесстрастно заявила Ирина.
Видеть его на коленях, сломленным, подавленным, ей неожиданно понравилось. И она даже не стала сопротивляться, когда он начал исступленно целовать ее руки. И даже решила дослушать его до конца.
– Понимаешь, вся эта ситуация, она… Она какая-то книжная! Какая-то надуманная! Я много думал… – заговорил Богдан, прижимая к своим щекам ее ладошки. – Это все было, словно по сценарию. Она вошла ко мне в доверие. Начала умело соблазнять. Потом заявила, что беременна. Шантаж… Будто кто-то водит ею! Меня не покидает мысль, что вся эта история кем-то отрепетирована и…
– Что ты несешь? Ты себя слышишь? Ну, просто «Американская трагедия», черт побери! Тогда тебе надо было все скрыть, а ее убить. Чтобы не искажать творение классика.
Ирина закатила глаза. Глупая привычка. За нее ее постоянно ругала мама. Утверждала, что Ирина при этом выглядит, как покойница.
– И тогда всем бы было хорошо, – бубнила она, не отбирая у него своих рук. Он без конца целовал ее пальцы. Привычно и нежно. И ей не хотелось расставаться с этим ощущением. – Ты бы избавился от шантажистки вместе с ее нежелательной беременностью. Я бы была уверена, что ты мне верен. И летом мы бы поженились. Как собирались. Летом… И никто бы ничего не узнал. Ни я, ни папа. Господи! Я совсем забыла! Что?! Что теперь скажет папа?
Глава 7
– Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Весьма странно вас видеть, но рада. Честно рада!
Племянница покойной Угаровой Веры Степановны – Угарова Генриетта Васильевна – встретила Волкова у дверей подъезда. Она только что вернулась со стадиона, по примеру тетки бегала по утрам.
– Правда, ни черта не помогает сбросить вес, – пожаловалась она, широко перед Волковым распахивая дверь своей квартиры. – Порода! Тетя Вера тоже надрывалась, а толку?
– Ну… Здорова была и крепка, – проговорил Волков, чтобы поддержать разговор.
Переступил пыльный порог и вошел в захламленную прихожую. Узкое длинное пространство было застелено грязным ковром в багрово-синих тонах. На вешалке слева вперемешку висела зимняя и летняя одежда. Грязная обувь справа вдоль стены. На тумбочке под зеркалом слой давней, местами потревоженной пыли, губная помада, съежившиеся тюбики наполовину выдавленного крема, салфетки, какие-то журналы.
– Это не помогло ей умереть в глубокой старости, – возразила племянница.
Сбросила с ног зимние кроссовки, швырнула на вешалку легкую куртку, поочередно подняла вверх руки, понюхала подмышки, поморщилась.
– Я в душ, Александр Иванович, потом поговорим. Ждите в гостиной. Можете телевизор включить. Или… Сварите себе кофе, если желаете.
Волков
