встретил прошлой весной в лесу рядом с одной из деревень. Ее красоту невозможно передать словами. Она была изящна как грациозная хищница, ее длинные черные волосы, заплетенные в косы, обрамляли смуглое курносое личико с большими карими глазами. Ее бархатные ресницы, алые губы, аккуратная грудь, под кружевной блузкой… Скромная, но в то же время, как мне показалось, дерзкая. С ней не сравнится ни одна дворянская дочка из Российской Империи. Дэйкиэна. Она не крестьянка. Крестьянки не носят бархатных платьев, расшитых золотом, и плащей с отделкой из волчьего меха. И лицо у нее благородное. Я ее никогда не смогу пригласить на тур вальса, но не это в жизни главное. Эта женщина живая, в отличие от юных княгинь да графинь, которых мне сегодня предстояло увидеть. От девушек, выученных и воспитанных по одной схеме, которые разговаривали заученными фразами, и для которых жизнь была давно расписана по часам до самой смерти.
– Дмитрий, – окликнул меня друг, – ты слишком много думаешь об этой австрийке.
– Румынке, – поправил его я. – Австрийки страшнее самой Бабы Яги, на них бы я и не посмотрел вовсе. Потому что она лучшая, mon ami.
Не пойму, почему, но граф Андрей слишком настороженно отнесся к моим рассказам о Дэйкиэне, о том, как мы гуляли по лесу и поднялись в гору, и я проводил ее до входа в замок. Дальше она меня не пустила. А на следующий день наш отряд должен был покинуть деревню, рядом с которой жила графиня Дэйкиэна. Я ей обещал, что вернусь на обратном пути, но пуля-дура рассудила иначе, и ехал я домой в карете через Варшаву и Минск, всей душой стремясь очутиться где-то под Бухарестом.
– Она тебя околдовала, – только и твердил Андрей, как я начинал живописать свою дражайшую Дэйкиэну.
Я ничего не брал из ее рук, ничего не пил и ни к чему не прикасался. Я только смотрел в ее бездонные влюбленные глаза. Но она даже не позволила поцеловать ее и убежала, не оглядываясь. После той встречи я понял, что искал эту девушку всю жизнь. Искал не там, на балах вроде того, что сейчас проводил Дудинский. И встречал только мёртвых кукол.
Мы с графом Андреем, как и нынче, приезжали на карете и, заплатив кучеру полагающееся ему жалование, торопились в особняк, где уже начинали собираться гости, звучала прекрасная музыка. О, Иван Дудинский отличался отменным вкусом и приглашал всегда самые лучшие оркестры в свое собрание. Так и в канун 1815 года у него играли приглашенные московские скрипачи. Музыка была ненавязчивой, а просто создавала чудесную атмосферу праздника. Особенно я любил Моцарта. И в этом мои вкусы совпадали с князем Дудинским. Мы с Андреем, взяв по бокалу вина, решили уйти подальше от входа, где на меня, статного улана, да еще и при орденах, уже начали заглядываться какие-то дворянские куколки-дочурки. Друг мой, как ни странно, страдал от неприметности и невзрачности, был он невысокого росту и немного лысоват уже в свои двадцать пять. Потому, несмотря на не меньшие заслуги
