(ныне – прекрасным актером и человеком). Мы – центристы (я жила на Балчуге) – общались с арбатскими, покровскими, Ордынкой. Дружили в основном дворами. В каждом дворе была своя иерархия авторитетов. Были «маменькины сынки и дочки», и была остальная когорта, которая жила по законам улицы. Школьное обучение было в то время раздельное. Это тоже создавало свои кланы и условности. Когда по праздникам в нашу женскую школу приглашалась соседняя мужская – это было целое событие, которое долго потом обсуждалось. Думаю, в мужской школе было то же самое. К таким вечерам долго готовились. В школе были любимые и нелюбимые учителя. От этого зависели наши наклонности и будущие профессии.
Рассказывает Игорь Кохановский:
Мы оказались с Володей в одном классе, 8-м «В», и так учились до окончания школы. И мы с ним скоро подружились на одной общей страсти – любви к литературе и, в частности, любви к поэзии. Дело в том, что к нам в 1953 году пришла новая учительница литературы.
В то время период расцвета русской литературы в 20-х годах был не то что под запретом, но никто нам не говорил, что были такие русские поэты, как Велимир Хлебников, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Алексей Крученых, всякие там «ничевоки». И вдруг эта учительница стала нам рассказывать об этих поэтах и писателях. Достать их книги было негде, и мы с ним, естественно, бегали в библиотеку имени А. С. Пушкина и читали там взахлеб, выписывали стихи, многие знали наизусть. Я помню, одно время мы очень увлекались Игорем Северяниным, потом Гумилевым. Теперь я понимаю, что Володя был очень начитанным человеком. Он говорил: «У меня, «взачит», т. е. означало, что он взапой читает. Теперь я задним числом понимаю, что строчка Гумилева «Далеко на озере Чад задумчивый бродит жираф» где-то у него в памяти засела, а потом вылилась в песню: «Один жираф влюбился в антилопу».
Эта же учительница открыла нам и Бабеля. Мы очень увлеклись этим писателем, все его «Одесские рассказы» знали чуть ли не наизусть, пытались говорить на жаргоне Бени Крика и всех других героев Бабеля.
Я бы сказал, что ранний, как говорят, «блатной», а вернее, фольклорный период творчества Высоцкого больше идет от «Одесских рассказов» Бабеля, нежели от каких-то невероятных тюремных историй, которые ему якобы кто-то рассказывал. Даже его известная строчка: «Чую с гибельным восторгом – пропадаю» – это почти парафраз строчки Бабеля.
Короче говоря, мы с ним увлекались литературой, стали очень много читать стихов и писать друг на друга какие-то эпиграммы, стихи на злободневные школьные темы.
«У Игоря Кохановского осталась толстая тетрадь, исписанная их стихами. Стихи, как я помню, получались довольно веселые», – вспоминает Нина Максимовна, но когда точно Володя начал писать стихи, она не помнит.
«Володя писал стихи с девятого класса, но мне не показывал, стеснялся», – рассказывает отец.
ВЫСОЦКИЙ. Я очень давно пишу всякие там вирши. Раньше я писал всякие детские стихи, про салют, например. А потом,
