та и эта вздумали рожать,
Когда сошли с арены чемпионы,
Когда пошли в инстанции шпионы
И даже водка стала дорожать,
Когда – уже осанистые – дяди
С годами оказались на окладе,
А те, что оставались не у дел,
Их костерили или совестили —
И намекали, чтобы угостили,
Поскольку и паскудству есть предел, —
О чем я? – Как больничная баланда,
Перекипела сборная команда
И перешла работать в сторожа
Наук, и в кандидаты пустословья,
И в постники душевного здоровья,
И в сверстники былого куража.
Полно повсюду тихих сумасшедших —
Ту точку архимедову нашедших,
Где шар земной попрыгал – и затих.
Я помню их в разгаре и в размахе,
Я помню их в смирительной рубахе,
Я помню их, о, как я помню их!
«Ее рука всегда под партой…»
Ее рука всегда под партой.
А ты, примерный пионер,
Клонясь над контурною картой,
Краснеешь, как СССР.
Ее рука – всегда в кроваво-
Неаккуратных коготках —
Обводит контуры державы.
Но та, под партой… Ах и ах!
Но та, под партой… Кто отсядет?
Какой там, к лешему, звонок?
…И ведь того гляди погладит!
Уже потрогала разок!
«Надежды тех, кто возле сорока…»
Надежды тех, кто возле сорока,
Не говоря про прочие желанья,
Не обзавелся баней с «жигулями»,
Намылили, как лошади, бока
И выдают заливистое ржанье,
Спеша вот-вот рвануть под облака
И перейти к казне на содержанье.
Друзья мои и недруги мои
Кипят в безалкогольной эйфории.
И те, и эти чаю наварили
На три-четыре свойственных семьи,
И по-хозяйски распускают крылья,
И красным оком косят, бугаи,
Повадку холощеной камарильи.
Все будет, говорится, наконец.
Все будет, говорится, непременно.
Затем и ждать умели беспримерно
Под робкий грохот форток и сердец.
…Страшась, как государственной измены,
Сбежать отсюда – и тоскуя здесь
Как патриоты или джентельмены.
Теперь о нас и радио не врет,
А понемногу, слава богу, хвалит.
…И там они, должно быть, чаю сварят —
И ну глядеть с надеждою вперед:
Где теплый снег того гляди повалит,
Пуховые сугробы наметет
И всех, как бабу старую, завалит.
Шестое августа по-старому
