в десять лет задумываться, отчего нэсс, ангай и униэн столь однородны. Нэсс поголовно плодовиты, униэн – долгожители, а крепче телом, чем ангай, вряд ли кого найдешь. Доискиваться ответов – дело ученых или богословов, а великий Эйген был воином, как сорок поколений его предков.
Как это водится, через несколько минут Эйген передумал проводить ночь в одиночестве. После жестокого разноса, полученного утром от Повелителя, неплохо было бы все-таки выпустить пар. Например, с Хиннгой. Жениться хан’анху совсем не обязательно, его семя и так дало немалое потомство у благородных дэй’га.[7] Но зачем же содержать десяток наложниц из числа худородных, если не давать воли своей плоти?
– Дэй’о!
Слуга прекрасно знал привычки хозяина. Он всегда после получения приказа немного выжидал под дверью – вдруг Эйген изменит свои намерения. И ведь никогда не ошибался, шельма!
– Зови Хиннгу!
– Слушаюсь!
На этот раз хан’анх не передумал. Дэй’о его вполне понимал. От такой женщины, как Хиннга, невозможно отказаться.
Высокая, как мужчина, но тонкокостная, с огромными синими глазами, она могла зажечь в любом мужчине бешеную страсть, настолько искусно владела методами изысканного обольщения. От того, как она покачивала бедрами при ходьбе, сходили с ума даже евнухи. А этот пронзительный взгляд, а груди, а черные гладкие длинные волосы, мягкие и тонкие…
– Я соскучилась, – мягко улыбнулась Хиннга. – Ты так давно не посылал за мной.
– Я был занят, – молвил Эйген, с вожделением глядя, как женщина снимает с себя одну за другой полупрозрачные юбки. – Меня вызывал к себе Повелитель.
– В последнее время он довольно часто нуждается в твоем совете, мой господин.
«Скорее Олаканн нуждается в мишени для угроз и обвинений», – подумал хан’анх, но невеселые мысли не помешали ему возжелать наложницу, как только она избавилась от последней юбки.
И не только пожелать, но тут же воплотить все свои желания в реальность. Тем более что Хиннга ничуть не возражала против любых прихотей господина хан’анха. Даже если они были… не совсем обычны. Постельные утехи с Эйгеном таили в себе серьезную опасность. От трогательной нежности он мог сразу же перейти к безудержной злости, и тогда… держись Хиннга! Его пощечины и тумаки отольются на нежной коже лиловыми кровоподтеками, которые не под силу свести даже колдовством. Рука, привыкшая к мечу, даже вполсилы бьет очень и очень больно.
Впрочем, все дэй’фа таковы. Некоторые могут и убить под влиянием внезапного порыва. А потом долго сожалеть и лить слезы, которые, как известно, мертвых не воскрешают.
– Повелитель недоволен. Рыжий снова наголову разбил отряд Согана. Йагра’су едва не погибла, – пожаловался Эйген.
После хорошего секса он становился говорлив. А Хиннга, напротив, вся обращалась в слух. В этом было ее основное достоинство, а вовсе не там, где оно располагается у остальных женщин.
– Рыжий
