курилка! – воскликнул вахтенный начальник.
– Не шутите в такую минуту, – строго заметил командир, – там могут быть раненые и убитые.
Неприятель вдруг круто повернул и, сильно задымив, стал быстро уходить на вест.
– Почему это? – подумал флаг-офицер и, медленно осмотрев в бинокль горизонт, увидал на фоне шхер крейсера «Макаров» и «Баян», шедшие полным ходом на пересечку курса неприятельским судам. Слегка искаженные рефракцией серые силуэты крейсеров казались растянутыми и осевшими носом, точно они уходили в воду. И на мгновенье показалось флаг-офицеру, что все это происходит на странном, неживом, как бы внечувственном экране. И эти крейсера, точно нарисованные на далекой декорации, и вся эта движущаяся панорама, в центре которой стонут и умирают люди.
Тральщики вытянулись в длинную колонну, направляясь в шхеры.
Подошел «Прочный».
– Всех подобрали? – спросил начальник дивизиона в рупор.
– Поднял семнадцать человек, – ответил голос «Прочного». – Погиб лейтенант Князев и с ним двенадцать человек команды.
Бой у Эстергарна
Первая бригада крейсеров: «Адмирал Макаров», «Баян», «Олег» и «Богатырь» – уже два месяца стоит на стратегическом рейде Люм у выхода в Балтийское море, чтобы в случае проникновения неприятеля в Финский залив отрезать его с тыла.
Время тянется томительно скучно.
Отцвели ландыши и незабудки, своею скромной красотою так оживлявшие суровую финляндскую природу. Кругом – гранитные мшистые острова, поросшие сосной. Безлюдье. Лишь редкие рыбачьи хижины среди диких скал и мрежи на пустынном берегу.
Сегодня, 17-го июня, что-то важное творится в отрезанных от судовой жизни командирских кабинетах. Командиры только что вернулись от начальника бригады и немедленно же пригласили к себе старших офицеров и старших специалистов. Прочие офицеры с терпеливым любопытством ждут в кают-компании.
За круглым столиком ведут нескончаемую игру в трик-трак. Под аккомпанемент пианино шумно распевают «Типерери».
Игумен Вассиан мирно дремлет в кресле после сытного обеда, распустив веером седую бороду на полном животе.
Около него двое шахматистов в трудные моменты с пафосом декламируют морскую поэму о Сидонии Медине и о сватовстве Филиппа:
– Но королева была упряма
И им сказала прямо:
Что это сватовство —
Одно лишь хвастовство.
Игумен, не подымая отяжелевших век, грустно вздохнул.
И, вильнув пышным задом,
Пошла от них садом.
Дала в морду дежурному лорду
И, сося пеперменты,
Удалилась во внутренние апартаменты.
Игумен поднял веки.
– И что за охота вам гадости декламировать, – мрачно сказал он.
– А вы, батя,
