потрясения – это душе как смерть.Потом, скажу откровенно:
наша она, родимая…
– Знаете, – он хихикнул, —
такие сейчас не в моде.
Напротив есть мастерская,
попробуйте к ним зайдите,
может, еще удастся ее перелицевать…
Сделайте покороче, более современной,
чтобы от ультрамодных было не отличить.
Я, честно-то, сам не очень…
нелепые эти фасоны,
но что поделаешь… нынче хозяин не я, а спрос.
А так… что вам дать за душу?
Цена вас едва ль устроит,
ведь я же не Мефистофель,
я только товаровед…
«А я еще помню – ковер на полу…»
А я еще помню – ковер на полу,
уют небогатого дома.
Горбатый сундук. А в красном углу
в старинных окладах – иконы.
И бабушка тихо ко мне подойдет
в чепце, в сером платье неброском,
меня перекрестит. И свечи зажжет.
Запахнет смиреньем и воском…
И верится тихим и ясным словам.
И Боженька здесь он, незримый…
И благостный свет, и тот фимиам
естественный, неповторимый.
…Так хочется снова вернуться домой
в мерцание суток неспешных,
где бабушкин голос – почти неземной:
«О Боже! Помилуй нас, грешных!»
А дальше все пóшло пошлó, «на авось»,
прошло небезгрешно взросленье.
И все-таки только сейчас началось
всеобщее грехопаденье.
Сегодня уже не услышишь хулу
за ложь, за духовности мизер.
Коттедж европейский. А в красном углу
заместо икон – телевизор.
Мы терпим фальшивый его фимиам,
потворствуем злобным наветам.
И ночью и днем равнодушный экран
горит неестественным светом.
Рекламное шоу. Да бал сатаны.
В эфире – одни развлеченья.
Лишь старые сказки, да детские сны,
да память – мое утешенье.
…Чуть слышно сухая трава шелестит
о весях и высях нездешних.
Смеркается осень. И сердце болит.
О Боже! Помилуй нас, грешных…
«Как хорошо, что в мире есть иконы…»
Как хорошо, что в мире есть иконы,
что есть у нас нерукотворный Спас,
что слышим мы таинственные звоны,
что вера в Бога охраняет нас.
Сегодня жизнь безмерно модернова.
Бушует развлекательный парад.
Но лик Христа и «Троица» Рублева —
не черный, а божественный квадрат.
Бушует грязь рекламная и порно.
Всю дьявольщину не переорать.
Но тихий свет иконы Чудотворной
еще несет народу благодать…
Я, сбросив с плеч советские обноски,
так много сам себе напозволял,
и вскакивал на шаткие подмостки,
и развлекал неприхотливый зал.
Я знал и розы и шипы успеха,
любовь попсы воспринимал как честь,
ловил
