з лежащей на подоконнике пачки. – Дело совсем не в них.
Марк с интересом смотрел на меня, ожидая новостей и, словно случайно, отодвинул подальше еще и вилки с ножами. Наконец он вдоволь насладился моим видом и спросил:
– Так в чем же дело?
– Я не могу больше жить в этом доме! Мое терпение закончилось!
– Чем он тебя не устраивает? – удивился Марк. – В конце концов, это твой дом, ты в нем родилась и выросла, конечно, не могу сказать, что это супер-дом, но зато у него отличный вид из окна…
– Вот именно! Двадцать восемь лет на одном и том же месте, один и тот же отличный вид из одного и того же окна! Взбеситься можно!
– Что ты предлагаешь? – увидев, что я снова пришла в движение, Марк деликатно встал между мною и посудой. – Хочешь переделать в нем что-нибудь? Искренне надеюсь, что не вид за окном…
– Нет, – тряхнула я отросшей и постоянно лезущей в глаза челкой. – Этот дом продам, а новый куплю.
– Не думаю, что за такие деньги ты сможешь приобрести что-то принципиально новое, – он с сомнением посмотрел по сторонам, – ты купишь либо нечто вроде этого, либо еще хуже.
– Я скопила порядочную сумму денег.
– Ой, ну и сколько? – Марк саркастически усмехнулся.
– Двести пятьдесят тысяч.
– Ого! – искренне изумился он. – Как это ты умудрилась? Ты что, ничего не ела годами?
– К счастью, не все разделяют твое мнение о том, что я никудышная художница, представь себе, одно время мои картины хорошо раскупались.
– Как жаль, что я это время не застал, – вздохнул Марк. – И давно оно было?
– Можешь язвить сколько угодно, факт на лицо – у меня есть деньги.
– Тогда ты действительно сможешь купить что-то неплохое, весьма неплохое.
– Я куплю все самое лучшее! Прямо завтра и начнем искать.
– Сами?
– Ну, а кто же еще?
– Может лучше обратиться в агентство? Специалисты подберут нам подходящие варианты.
– Ни за что, – замахала я руками. – Свой дом я должна найти сама, он меня притянет.
Марк собрался, было, как всегда протестовать и обвинять меня в дурацких суевериях, но я не дала ему такой возможности.
– По-другому никак. Не каждый день собираюсь дома покупать!
Перед моими глазами рисовались картины одна другой краше: вереницы домов, больше похожих на дворцы Фата Морганы, проплывали в лазоревой дымке и солнечных лучах. Картины были настолько яркими и четкими, что сквозь них с большим трудом проступал Марк с горой немытой посуды. Он уже знал, что все это домывать ему придется самому.
Последующие две недели мне просто противно вспоминать. Мы мотались как угорелые с утра до ночи, бросаясь, как быки на красную тряпку на каждую надпись «Продается». Одни дома находились среди замечательных окрестностей, но выглядели какими-то блеклыми, никак не достойными стать жилищем такой яркой и творческой личности, как я. Марк в ответ зудел, что я все равно очень скоро загажу весь дом своими красками и он станет таким ярким и творческим, как надобно.
На других площадях оказывалось слишком неудобное расположение комнат, а ломать стены не хотелось. В последующих всё вроде было неплохо, но в самый неподходящий момент над домом пролетал самолет, начинали трястись стены, звенеть окна, а хозяева бледнели и мычали что-то невразумительное, типа: «Не так уж часто они тут и летают…» Прочие дома подходили нам по всем параметрам, зато пейзаж не соответствовал моим представлениям о прекрасном.
Я из последних сил не теряла оптимизма, а Марк постепенно проникался чувством справедливой ненависти ко мне. В один из таких замечательных дней его терпение лопнуло и он остановил машину у небольшого кафе.
– Вылезай, – хмуро произнес он и, видя, что я продолжаю сидеть, бодро глядя в будущее, добавил: – Немедленно!
– Хочешь сказать, мы идем в кафе?
– Ты демонстрируешь чудеса сообразительности. Вылезешь ты, наконец, или тебя вытащить?
В кафе Марк шел быстрым деревянным шагом, что означало твердую уверенность в правоте своего решения. Я семенила сзади и примерно догадывалась, какое именно решение он принял.
– Скажи только честно, – он присел на пластмассовый стул, – ты хоть сама знаешь, чего хочешь? Ну, хотя бы приблизительно?
– Я знаю, что должна почувствовать свой дом, – я решила биться до последней капли крови.
– Все понятно, – сказал он спокойным, ничего хорошего не предвещающим тоном. – Значит, мне придется бросать археологию?
