Жидовской слободы из Киева в Новгород на Жидовский конец и там открыл свое дело. Только мало он торгом промышлял, в основном любезничал с духовенством новгородским. У них ведь исстари повелось, что все товары, весы и меры под их рукой хранились и процветали. Они ведь братские дружины к себе не пустили, мытарей не привечали, оговорили себе на всемирной своей ярмарке, торжище вселенском свободу свою. Вот он с продажными церковниками и сошелся.
– Чего братия говорит? Таков ли он кудесник и чародей, как о том молва идет? – пытливый слух ищейки различил интерес в вопросе.
– Не то чтобы чародей. Звездочет скорее. Сам звездозаконию податлив и других ему учаху, – серый человек задумался, продолжил, – По звездам научен был смотрети и строити рожанье и житие человеческое. Кроме того, изучен всякому злодейству, чернокнижию…
– Чернокнижию? – переспросила Малка, сразу вспомнив Микулицу.
– Чернокнижию, – с напором продолжил рассказчик, – Ну и чародейству чутка. Люди наши в сундучок его заглянули. Там «Шестокрыл» – таблицы звездные нашли, всего-то. Ни Рафлей, ни Лунника, ни чего другого не было боле.
– Ой, ли? – вдруг звонким голосом спросила мать настоятельница, от чего гость вздрогнул, но, быстро оправившись, ответил.
– Ну, еще листы подметные. Всех он там опутал и в веру свою склонил. Даже книги священные переписывать начали. Большой свод составили, притом написали книгу новую, но названием ее нарекли Ветхий завет, а старым учениям дали звание Нового Завета, и тот Ветхий ставят выше Нового, – он вскинул глаза, увидеть какое впечатление произвели его слова.
– Пусть, – лениво отмахнулась монахиня, – То Господня воля, – про себя подумала, – Сколь мы еще этих вер менять будем, не счесть!
– Кроме ж того, чем он вкруг себя народ собрал, в основном торговый и церковный, тем, что супротив имперских братств пошел. Не надоть, мол, ноне, никаких доглядов сверху за житем людским. Не надоть обители всюду совать. Отобрать у обителей силу их и власть. Братии разогнать. Пуще любых лешаков бояться они глазу братского и догляду государева. Вот этим и пронял всех, кто вкруг него собрался. Прозвище они себе дали схарьевцы или Захария дети, Захарьины то бишь. Вот таких Захарьиных по миру пошло много. Веру новую понесли…
– Веру, али безверие? – он опять поймал бездонный ее взгляд с льдинкой в глубине и поежился, будто льдинка эта упала ему за шиворот.
– Не мне решать. Понесли в народ хулу эту, – он опять поежился, – Васька Захарьев, что на Воронца напраслину возвел, и тем его на плаху упек, из них.
– Что подскажешь? Серый человек, – спросила Малка.
– Фема, – голос его окреп, – Фема и Вехм совет дают. Змею на груди пригрей, молоком отпои,…а потом башку и оторви.
– Отрадно. Спасибо за совет. Приму. Брату Роллану мое почтение, – таким же ровным голосом добавила она.
– Передам, – гонец поперхнулся, и про себя подумал, – Ой не простая игуменья и, кажись, знаю я, кто она, – но вовремя даже мысленно заткнул
