style="font-size:15px;"> – Сверни-ка туда, – попросил водителя Абдулов и указал на невзрачный двухэтажный дом на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. – Ипатьевский дом. Тут расстреляли последнего царя на Руси.
– Значит, здесь Николая Кровавого рассчитали, – Ганичев с интересом посмотрел на дом.
– Историческое место, – изрек Маслов. – Аж мороз по коже…
За разговорами обо всем и ни о чем добрались до места происшествия.
– Приехали, – Абдулов показал на длинную улицу, состоящую из деревянных домиков. Только что шли новые районы с многоэтажными домами, и тут же проваливаешься в какую-то деревенскую неторопливую жизнь с водопроводными колонками, покосившимися заборами, брешущими при виде незнакомцев собаками.
«Победа» остановилась около пожарища.
– Ну что, пошли, – кивнул Абдулов.
– Где наша не пропадала. – Маслов вылез из машины и потянулся: – Картина скорбная.
Черный «ЗИМ» был уже здесь. Тут же застыла черная «Волга», на которой приехал заместитель прокурора области со своим помощником. Народу набиралось на небольшой митинг.
Окрестности сгоревшего дома были оцеплены милицией. Поливанов предъявил свое удостоверение постовому сержанту, который непонимающе посмотрел на невиданный документ. В МУРе традиционно были не стандартные красные книжечки, а похожие на наградные удостоверения документы, где сотрудники могли фотографироваться даже не в форме. Так исторически повелось, и теперь в этом был какой-то кураж.
– Это со мной, Паша, – сказал свердловчанин знакомому сержанту. – Товарищи с Москвы. У них все по-другому.
Постовой четко козырнул, вытянувшись как на параде, – хоть и удостоверение непонятное, но Москва все же, столица Родины, значит, это важные птицы.
Пепелища всегда выглядят страшно. В мир приходит разрушительная сила, которая вмиг сметает то, что с такой любовью создавали люди, – дома, мебель, картины, а то и пожирает человеческие жизни.
– Сейчас влет все улики срисуем, – пообещал Маслов. – Как завещал нам товарищ Шерлок Холмс, который все раскрытия вытаскивал с первоначального осмотра места преступления, имеющий глаза да увидит.
– Могу даже микроскоп дать, – поддакнул Абдулов. – Только разгляди, Шерлок Холмс, что мы не разглядели.
– С микроскопом любой дурак может, – Маслов провел ладонью по обгоревшей балке. – Знатно горело…
– Шесть погубленных жизней, – покачал головой Поливанов. – Да, человек человеку куда свирепее и зверя, и огня.
Дом стоял – обгорелый, просторный, с выбитыми стеклами, похожий на надгробие. Собственно, таковым он и являлся. Поливанов всегда ощущал какое-то потустороннее холодное напряжение пространства на местах гибели людей, будь то фронт или места происшествий.
Шесть душ унес тот страшный вечер. Может быть, они, бесплотные, вопреки заверениям
