мной в 67-м году на самом деле руководили люди, получившие военное образование и выдвинувшиеся по службе в самом конце Второй мировой войны или же сразу после неё. А однозначно репрессивную, палочную направленность той, ещё Жуковской армии, мы с вами прекрасно себе представляем.
В той армии не только отдельный человек, но целый полк, или даже дивизия были не более чем разменной монетой в стратегических мыслях советских вождей. И хотя существование столь жёстких военных традиций было в чём-то оправдано только недавно закончившейся жестокой войной, но это положение так и осталось в головах тех генералов и маршалов, которые безраздельно правили Советской Армией в конце шестидесятых. Именно ориентируясь на них, они представляли себе, какими качествами должен был обладать обычный советский солдат, та мельчайшая потная тварь, призванная лишь для того, чтобы либо убить указанного сверху врага, либо умереть самому. Ум, сообразительность и инициатива, вряд ли входили в перечень добродетелей новобранца. Приветствовались лишь исполнительность, неприхотливость в быту и ослиная выносливость. Все мы помним наиточнейшее, абсолютно нетленное выражение, являвшееся квинтэссенцией такого отношения к советским первогодкам (да и не к ним одним): Не можешь – научим. Не хочешь – заставим!
Не правда ли, сильно сказано? Просто и от души. Не в бровь, а в глаз! И по-своему революционная, стройная и требующая немалого интеллекта система ШКОЛЫ никоим образом не вязалась с этими их представлениями. В конце концов, крайне непонятной, требующей чрезмерных мозговых усилий и знаний системе, высокие генералы позволили функционировать лишь в ограниченном секторе армии и то, только в качестве консультационной и вспомогательной (читай совершенно необязательной). И лишь там, где старшим начальникам сжав зубы, пришлось согласиться с тем, что отдельный солдат это не дубина стоеросовая, а точно такой же человек, как и они, сия система получила некоторое развитие.
Впоследствии мне пришлось не раз убеждаться в этой моей догадке. И во время прохождения срочной службы, и в последующие годы, будучи уже на гражданке, я не раз заводил со сверстниками разговоры по поводу тех порядков, которые царили в той или иной воинской части. И когда я рассказывал им, что старшие офицеры полка на свои совещания не раз приглашали нас, рядовых, мне никто из них не верил. Но я настаивал на том, что со многими ведущими специалистами из обычных рядовых солдат заместители командира полка здоровались при встрече за руку. И что сам полковник Карелов знал многих из нас по имени и отчеству и до конца службы не гнушался приглашать в свой кабинет для срочных консультаций.
– Ну-у-у, может быть, конечно… – недоверчиво пожимали плечами мои собеседники.
Когда же я говорил о том, что в нашем полку не было явных проявлений пресловутой «дедовщины», а командиров, замеченных не то, что в рукоприкладстве, а только в заурядном сквернословии, мгновенно высылали
