прицепс, плохо скрывающий страх и злобу, страдая язвенной болезнью, мрачно наблюдал за приготовлениями авгуров, Дахак, поигрывая полой грязной туники в такт струнам золотых кифар и свисту флейт, злорадно наблюдал за песнопением актёров. Последние месяцы бесконечных философских споров с Тиберием, в коих они оба находили удовольствие, сделали своё дело. Презирающий роскошь и удобства киник с едкой усмешкой принял вчера очередное своё наказание – его посадили на цепь, и теперь он всякий раз поигрывал этой цепью, всем видом показывая, что она его забавляет. Витеевато, но разумно доказав императору, что прозвище «Пёс» не оскорбляет раба, Дахак немедленно был закован в железный ошейник, и сидел теперь у ног охранника, приводившего его на цепи для бесед с прицепсом. И теперь, чем старательнее актёры разыгрывали сцену на бессмертные стихи Орфея, тем заметнее мрачнел, наливаясь злобой, дряхлеющий император…
… – Другу ты не предпочти даже кровного брата!
Ибо то сердцу его причинило б смертельную рану.
Речью лукавой его не обманывай! Если ж
Ссору он первый речами недобрыми начал,
Мсти за себя ты вдвойне! Пожелает же вновь подружиться,
Будет готов справедливо вернуть всё обратно —
Ты принимай его, чтобы с другим не сошёлся он другом!
И об обиде ты словом ему не напомни!..
В бедности, сердце терзающей не упрекни его!
Знай, и она ведь богами дарована тоже!..
… – Прочь!, – не выдерживает повелитель, и солдаты, ломая мелодию гимна, уже бегут разгонять толпу перепуганных и размалёванных актёров и певцов. Задействованный в сцене спектакля конь, запряжённый в боевую колесницу, встал на дыбы, и золочённая тренога кадильницы, изображающая вулкан, падает в глубине сцены, рассыпает пылающие угли, и актёры бегут по ним босыми ногами, вопя и стеная. Кто-то завизжал…
Довольно потирая руки, Дахак ждёт вопросов:
– Dominus уже не благосклонен к греческим поэтам?
Предчувствуя неизбежно язвительную и часто обидную развязку беседы с проклятым киником, единственным интересным собеседником своим, Тиберий молчит.
– Ты ли это, Dominus? Тиберий Цезарь, нелюбимый за ум и скромность, сын квестора Нерона?.., – Дахак сладко выпучил глаза, ядовито кланяясь, – Отпрыск славного рода Клавдиев! Нет-нет!, – подлый раб кривляется, припадая на колено перед рядом охранников, словно доказывая им противное, – Нет! Ни того плебейского рода, что знаменит был скорняжным и кузнечным ремеслом! Нет!.. Он славного патрицианского семени Клавдиев, взявшего своё начало из сабинского городка Региллы, по воле Тита Тация – соправителя Ромулла, принятого в число патрициан!..
Наблюдая, как порозовели щёки старика, Дахак знает, что старый развратник млеет от злобы, наблюдая за ним, и продолжает лить сладкую желчь:
– Ты ли это? Сопровождаемый толпой прожорливых клиентов*, славный твой
