style="font-size:15px;"> – Вот смешной! – Птица, наконец, оторвался от шоколада. – Причем тут перья? Вон они, лежат себе в ванной, а я меньше не стал.
– Да, с тобой не поспоришь, – актер вспомнил мокрые, неопределенного цвета обноски, что наматывали сейчас круги в стиральной машине.
В его новом знакомом было нечто, мешающее задавать обыденные вопросы о семье, прописке, школе. Простая и четкая формулировка словно бы попадала в некое поле, где искажалась до неузнаваемости.
– Так откуда ты? – наконец выдавил актер. На самом деле он хотел спросить адрес.
– Оттуда, – мальчик махнул рукой в сторону окна.
За стеклом в пасмурном небе маячила темная громада высотной башни.
– Из Министерства?!
Гость сокрушенно покачал головой – «до чего же непонятливый!» – выбрался из-за стола и, ухватив актера за рукав халата, повлек того к подоконнику.
– Смотри!
Старик хотел, было, надеть очки, но отчего-то передумал и, чувствуя себя крайне глупо, принялся изучать утопающее в дожде пространство. И, конечно, ничего особенного не увидел. Вот серый брандмауэр соседнего дома с единственным черным бельмом чердачного окна; вот чистенький особняк бывшего посольства – сиротливо торчит опустевший флагшток; чуть поодаль краснокирпичная школа в окружении старых тополей; кусок улицы; светофор; магазин «Хозяйка». Дальше крыши, крыши, крыши. Волны намокшей жести ударяются в мрачный утес Министерства.
– Ну и что, собственно, я… – начал, было, актер и вдруг увидел.
Сначала ему показалось, что на шпиль, вырастающий из макушки чиновной башни, намотан пестрый шарф. Но потом зрение сфокусировалось и то, что выглядело огромным куском материи, распалось на отдельные составляющие. Их было множество. Сто? Тысяча? Больше?
Чем дольше он смотрел, тем отчетливее видел. Окно будто превратилось в увеличительное стекло. Еще немного, и стали видны детали. Гибкие нагие тела, напряженные мышцы, покой красивых отрешенных лиц. И еще у каждого из них было по два мягких, широких крыла.
– Ангелы! Это ангелы? – актер смотрел во все глаза.
– Моя стая, – печально сказал мальчик. В его голосе прозвучала также и нотка гордости.
– Но этого не может быть! – заволновался актер, испытывая легкое раздражение, смешанное со страхом.
– Может, – печально сказал мальчик. – Ты первый, кому я их показал.
Старик замер, пытаясь охватить, осмыслить навсегда изменившуюся картину мира. Будь он серьезным инженером, что жил этажом ниже, или пожилым директором магазина из дома напротив, то, очевидно, возмутился бы столь вопиющим нарушением законов действительности. Но в профессии актера есть нечто, выходящее за рамки привычных схем. В конце концов, кино – это тоже чудо.
Множество вопросов зашевелилось в голове старого человека; они происходили из той маленькой, забытой каморки,
