полная тишина.
– Сегодня в 19 часов наш эшелон отбывает, – как можно громче сказал лейтенант, чтобы всем было слышно.
– А пока привести себя в порядок, от клуба до железнодорожного вокзала пойдете строем. Разойдись!
На лицах у кого появились улыбки, у кого недоумение. Все думали об одном: куда повезут?
По форме сопровождающих офицеров мы догадывались, что повезут к морю. А вот к какому – вопрос.
Ровно в 18 часов, нас каким-никаким, а все-таки строем повели по центральной улице к железнодорожному вокзалу. В команде призывников было человек семьдесят, по краям бежала толпа провожающих. Тогда мне это напомнило майскую демонстрацию, не хватало только знамен.
Как сейчас помню, было 4 мая 1975 года.
Родственники призывников за время пути успевали пообщаться и передать котомки с продуктами. Вдруг я увидел маму со слезами на глазах, она держала в одной руке сумку, приготовленную для меня, а другой придерживала моего младшего брата Сашку. Бедные мои, они несколько дней подряд приходили к проклятому клубу, боялись, что не сумеют попрощаться: ведь день отправки никто не знал. До сих пор не пойму, к чему такая строжайшая тайна, вроде и не военное было время. Призывники были изрядно измучены, а провожающие – еще сильнее. Военный эшелон мы увидели на первом пути, двери состава были открыты, у каждой стоял офицер или матрос. Я надеялся, что нам дадут попрощаться, но не тут-то было.
Прозвучавшая громкая команда: «Призывники, по одному бегом к вагонам!» – посеяла в наших рядах панику. Каждый из провожающих старался обнять и поцеловать своего призывника да передать хоть что-то на дорогу, по всей вероятности дальнюю. Я всем сердцем почувствовал: надо искать своих, другого такого момента уже не будет.
Милая мама моя с полными глазами слез оказалась рядом, я обнял ее, родную, успокаиваю, и, целуя, говорю:
– Не на войну ведь, мам.
А она мне в это время сумку сует в руку:
– Возьми, сынок, дорога дальняя.
Успел еще обнять Сашку, пожал ему руку и залетел в вагон. Все это было как во сне.
В вагоне было душно. Призывники почти все прильнули к окнам, выходящим на перрон. Я тоже притиснулся к окну. Хотелось еще раз увидеть своих, знал, что разлука надолго. На перроне было много провожающих, но своих я среди них не видел.
«Как может хрупкая женщина пробиться сквозь толпу провожающих», – с грустью думал я. Эшелон стоял еще с полчаса. Иногда мне казалось, что в толпе мелькнул платок моей мамы.
Вдруг вагон сильно дернулся и замер.
– Цепляют тепловоз, – сказал кто-то.
Минут через десять поезд тронулся, последний раз с надеждой взглянул в окно и… увидел свою маму. Я открыл форточку и помахал ей рукой. Она увидела меня и стала двигаться вслед за вагоном.
Я ясно видел ее слезы, текущие по щекам, носовой платочек в левой руке, платок, слетевший
