философов, таких, как Аристотель, Демокрит, Платон и др., учения которых излагались в этой книге, были ему уже знакомы по трудам Рамбама и прочих и никакого интереса у него не вызвали. Но, самое главное, ему показалось, что, когда дело доходит до главных вопросов, большинство философов предпочитает просто жонглировать мудреными терминами, а не отвечать на них. Таким образом, книга пополнила его познания в философской терминологии, но не более того. Единственная ее глава, которая действительно произвела на него впечатление, была посвящена философии Спинозы. Сама идея пантеизма была для него не нова – ее выдвигали и каббалисты, и многие еврейские философы, начиная с основателя хасидизма Бааль-Шем-Това. Но мысль Спинозы о том, что Богу нет никакого дела до людей, до их судеб, до человеческой истории, поразила его, так как открыто вступала в противоречие с главными постулатами Торы.
Стоит заметить, что если в начале ХХ века на европейскую интеллигенцию философия Спинозы уже не производила особого впечатления, так как ее умами в тот период уже властно овладевало новое поколение философов, то влияние Спинозы на еврейскую молодежь все еще было огромно – в первую очередь, благодаря его критике Писания, на котором эта молодежь выросла.
Не случайно, Аса-Гешл, главный герой саги «Семья Мускат», с юности и вплоть до последних страниц романа оказывается под влиянием философии Спинозы, которая в итоге и приводит его к полному жизненному и моральному краху. Сам Башевис-Зингер утверждал, что он лично очень быстро освободился от влияния Спинозы, но не стал освобождать от него Асу-Гешла исключительно потому, что ему хотелось воссоздать в романе мировоззрение и судьбу типичного еврейского интеллигента своего времени.
В то же время и спустя более шестидесяти лет, давая пространное интервью о своей жизни и творчестве американскому профессору Ричарду Бурджину, Башевис-Зингер будет довольно часто вспоминать «Этику» Баруха Спинозы, цитировать ее и основывать на ее положениях многие свои рассуждения. Так что можно сказать, что и он, как и его Аса-Гешл, пронес приверженность многим идеям этого философа через всю жизнь.
Нужно ли говорить, что с того дня подбиравшийся к своему 13-летию Иче-Герц стал частым гостем в библиотеке на Новолипецкой улице.
К началу ХХ столетия значительный корпус русской и мировой классики уже был переведен на идиш, и будущий лауреат Нобелевской премии по литературе часами пропадал в читальном зале, поглощая книги Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Диккенса, а заодно учебники по математике, физике, астрономии.
Те книги, которые он не мог достать на идиш, он читал по-немецки. Тогда же Башевис-Зингер, видимо, начал осваивать и польский язык – чтобы читать польскую классику в оригинале и свободнее общаться на улицах.
В этот же период выявилась еще одна удивительная способность мальчика – его «врожденная грамотность». Многим профессиональным филологам хорошо знаком этот феномен: есть люди, которые уже в раннем возрасте, даже не будучи знакомы с правилами грамматики, никогда не сверяясь с ними, просто на основе прочитанных ими книг, пишут практически без орфографических и пунктуационных
