проторчал в амбаре, безуспешно пытаясь приручить броненосца. Он обнимал Носика, кормил его с рук, полировал броню мягкой тряпочкой, но Носику, казалось, все было безразлично.
А за ужином Тревис удивил меня, напрямую обратившись к дедушке. Брат редко заговаривал с дедом, а может, и вообще никогда не заговаривал.
– Сэр?
Ответа не последовало.
– Сэр! Дедушка!
Дед очнулся от задумчивости и огляделся в поисках того, кто позвал его. Наконец он остановил взгляд на Тревисе.
– Да… что вы хотели, юноша?
Тревис слегка спасовал. Дедушка смотрел на него с нескрываемым любопытством.
– У… у меня вопрос, сэр, – начал он, чуть заикаясь. – Вы не знаете, сколько живут броненосцы?
Дедушка погладил бороду.
– Я бы сказал, около пяти лет. Это в природе. Однако известны случаи, когда в неволе броненосцы доживали до пятнадцати лет.
Мы с Тревисом в тревоге переглянулись. Дедушка это, конечно, заметил и удивился, но ничего больше не сказал.
Мы кормили Носика два раза в день, он отменно прибавлял в весе и, без сомнения, привык к тому, что больше не надо выходить из дома на поиски обеда. Он позволял Тревису ненадолго брать его на руки, но это было все. Он не радовался нашему приходу, хотя мы ежедневно приносили крутые яйца. Он так и не перестал атаковать угол клетки, пришлось даже укреплять угол обломком доски. Но Тревис, непонятно почему, любил Носика и не желал сдаваться. Впрочем, он всех животных любил.
Как-то утром я не обнаружила в кладовой ни одного крутого яйца. Виола на кухне чистила картошку. Очень много картошки. Мальчики росли и ежедневно уминали целую гору.
– Почему яиц нет? – спросила я.
– Из-за тебя, – отпарировала Виола. – Сама удивляюсь, куда это яйца деваются. Что ты с ними делаешь?
– Ничего, – твердо заявила я.
– Сама, что ли, ешь?
– Ага.
– Позвольте не поверить. Бродягу с реки, небось, подкармливаешь? Маме твоей это не по нраву придется.
– Вот поэтому ты ей ничего не скажешь, – прозвучало немного более дерзко, чем я собиралась.
– Нечего так со мной разговаривать, мисс!
– Прости!
Я уселась рядом с Виолой и тоже принялась чистить картошку, восхищаясь, как быстро и ловко она это делает. Пока я выковыривала глазки из одной картофелины, Виола успевала почистить две. Какое-то время мы работали в молчании. Наконец я сказала:
– Это не бродяга, это кое-кто еще. Я тебе расскажу, если пообещаешь никому не говорить.
Никому – значит, и маме.
– Ничего не хочу слушать. Сама знаешь…
Я вздохнула.
– Ты совершенно права. Прости, пожалуйста.
– Что толку у меня прощения просить?
– Очень смешно. Если хочешь знать, это такой эксперимент.
– Молчи!
