походила по комнате, остановилась у свежевыстиранных штор, дернула их влево-вправо… На подоконниках приветливо глядели на нее колючие кактусы, а рядом с ними цвел горький перец, заманчиво покачивались уже красные перчики. На стенах с обоями солнечного цвета в самодельных рамках висели фотографии родителей отца и матери. Глядя на них, Маша поймала себя на мысли, что думать о чем-то хорошем, семейном, мешает сейчас глупая, шумливая музыка Анзора. Мысль эта становилась все навязчивее, всё более тяготила её.
– Может, мы все-таки этих музыковедов побеспокоим, папа?! – спросила она с глубоким вздохом. – Надоели хуже горькой редьки.
Николай Степанович догадался, что не только дочка, но и гости с огромным нетерпением ждали окончания балагана соседей. И только он поднялся со стула, чтобы направиться к двери, как неожиданно музыка стихла. Она, может, и звучала там где-то внизу, но звуки ее уже не поднимались наверх и никому не досаждали. На холодном, подавленном лице Николая Степановича появились признаки уверенности. Наступило небольшое торжество непонятной победы. Женщины тихо ликовали. А Маша закружилась с Денисом в вальсе. Ее легкое платье долго мелькало по комнате, задевая беседующих и пьющих гостей.
Чужая музыка надоедает быстро. Человек еще не успел прислушаться к ее звукам, но душа уже их отторгает. А когда наступает понимание, что это подделка либо имитация, а может и вовсе бездарный, пошлый набор шумовых эффектов, то нервы сдают… С каждой секундой растет опасность: человек стремится протестовать, избавиться от глумления над его чувствами.
В доме Мазаевых побывала непрошеная музыка, пощекотала нервы, потревожила чистое сердце Маши, однако, к счастью, вовремя оставила всех в покое.
– Зря, выходит, мы так плохо думали про Анзора, – шепнул Николай Степанович дочери, с радостью прижимаясь к ней. – Сказал и выключил. Молодец.
– Просто догадался, что для него будет лучше, если он перестанет нарушать общественный порядок, – подчеркнула сухо Маша.
Не говоря ни слова, отец повернулся к Денису и обнял его за плечи. Взгляд, брошенный на него, еще раз выдал его состояние. Он был рад возможности продолжить застолье.
– Сейчас Олечка подаст нам гуся с яблоками, – звенел его твердый голос.
– Опять деревня помогла?
– Жди, деревня поможет, она сама в помощи нуждается. Дед, как всегда, выручил.
– Получается так: не имей сто друзей, а имей деда в деревне.
– Слушай, Константиныч, а не махнуть ли нам с тобой на рыбалку летом? Дед звонил, в пруду караси хвостами лилии сбивают.
– Можно и съездить. Давненько ухи не пробовали. Попробуем Зою уговорить?!
– Я уже уговоренная на Корфу, – фыркнула жена старого таежника. – Летим на море, на греческие острова греться.
С твердой решимостью усадить Машу с Денисом за стол Николай Степанович попытался, обхватив обоих руками, приподнять их над полом и подтащить к стульям, но сил
