чужой. Он осторожно заглянул в зал, в большую комнату, откуда тянуло запахом дешевого одеколона, клея и политуры. На полу у входа валялся разбитый стул с отлетевшей в сторону ножкой. На расстеленной по полу газете стояла банка столярного клея. Старик, видимо, собирался отремонтировать, склеить сломанную мебель.
– Иван Никодимыч, отзовись. Ты где?
– Здесь я, лежу на диване, – послышался больной голос старика. – Зажги свет, выключатель за дверью.
Николай Степанович нащупал кнопку, нажал ее и в освещенной просторной комнате увидел соседа, скрывающегося под одеялом.
– Ты вроде как ремонт затеял, – сказал он сходу, одобрительно щелкая языком, и показывая рукой на разломанный стул.
– Да сел тут на него и упал, подвела рухлядь, – отозвался старик.
Голос у него изменился, натужно хрипел. На лице заметно прорисовались грубые черты, глубокие глаза.
Подсев на край дивана, Николай Степанович поправил одеяло и посмотрел на старика, который после убийства собаки резко сдал, лежал с совершенно помертвевшим лицом. Из хрипящего рта отвратительно пахло перегаром. У изголовья стояла фигурная подставка для цветов, но на ней громоздилась не ваза, а бутылка из-под самогона. Стоял уже пустой граненый стакан. Закуска отсутствовала.
– Зря один пьешь, – пристыдил больного Николай Степанович, охваченный нервным переживанием.
– Зря, – сказал старик в отчаянии и с внезапным волнением взглянул в лицо сидящего рядом гостя.
– …Меня бы позвал.
– Тошно мне, Степаныч. Был Верный и нет его. С кем я теперь остался?
– Одиночества боишься.
– Кто ж его ждет, Господи Боже?! Его нормальные люди боятся. Болтать болтают, я, мол, в одиночестве хочу побыть… А как останешься один на один с собой, так волком воешь.
– Жениться надо было.
– Дурак ты, Степаныч. Не зли меня… Я любил свою жену. Любил. А любови много не бывает. Любови много только у самцов. Просто мне надо было раньше умереть. Вообще, Господь должен так устроить жизнь, чтобы жены мужиков хоронили, а не наоборот. Женщина, вот она может жить одна, ей с одиночеством легче справиться.
– Писателем давай становись. Статью про парк написал, теперь про любовь пиши… Кстати, парк мы не отстояли… Мы только что…
– Я все видел в окно, – махнул рукой из-под одеяла старик, прерывая речь соседа. – Видел, какой важной птицей выхаживала тетка с бумагой из администрации. Купил ее этот прохвост Анзор.
– Говорят, деньги дал и разрешение получил.
– Тут и сомневаться не стоит. Степаныч, может, мне сжечь бульдозер? Или сжечь ларек, как только он появится?.. Мне терять нечего. Я тут встретил во дворе Анзора, он пообещал жестоко расправиться со мной. Ты, мол, контуженный, мертвец уже. Так и сказал, паршивец. Приехал тут, командует, порядки свои устанавливает. Надо вообще-то мне его грохнуть… А то тычет мне – ты, мол, контуженный, ты – мертвец… Откуда этот слизняк может знать про контузию?!..
– В
