подбоченясь, начал громко и не спеша декларировать очередной шедевр.
Весна пришла и солнце начало светить,
Запели птички весело и громко,
И стало ясно, что на свете жить
Легко и радостно!
А осенью листва желтеет быстро,
И ветки оголяются всегда,
И лед бывает светится искристо,
И не видна уже нигде трава…
Монзиков пребывал в глубоком раздумье. Он не помнил уже начала разговора и цели своего визита. Хотелось курить, курить и еще раз курить.
– А знаете что? Мы вот прямо сейчас, здесь, с Вами напишем прекрасные и добрые стихи, и посвятим их нашей дружбе! Вот, давайте… – Кефиров всунул в руку Монзикова слюнявый карандаш и полузаполненный чей-то протокол. – Пиши. Давай! – и он, быстро семеня из угла в угол, начал диктовать очередной милицейский шедевр.
У природы нет плохой погоды!
Всякая природа благодать!
Если только беды и невзгоды,
Не печалься, только не печалься
Если вдруг любовь ушла совсем,
Ты возьми котенка, да и сжалься
Надо все бросать, бросать, бросать!
Верь мне! Это – помогает всем!
– Получилось! Получилось! – Кефиров радостно бегал по кабинету. Он был на вершине счастья. Вдохновение, посетившее его, не уходило. Ему хотелось творить, творить, творить!
– Да, товарищ майор, я – это, вспомнил. А ведь я теперь, почему-то, стал следователем… – и Монзиков нерешительно взглянул на Кефирова.
– Поздравляю, поздравляю Вас, Александр Васильевич! Это просто прекрасно, что…
– Но ведь я должен был бы быть опером?! – несколько нерешительно перебил Монзиков витавшего в облаках предстоящего литературного успеха Владимира Николаевича. – Старшим, – тихонечко добавил Монзиков.
– Все хорошо, все хорошо! Все очень-очень хорошо! – Кефиров вдруг начал выпроваживать Монзикова из кабинета, ссылаясь на то, что у него очень много работы.
Как только дверь за Монзиковым закрылась, РУВД содрогнулось от протяжного крика, исходившего из кабинета отдела кадров. Закрывшись на два оборота замка, Кефиров в экстазе и предвкушении литературной славы начал творить. До глубокой ночи на бумагу строчка за строчкой ложились прекрасные рифмы, наполненные искренностью и чистотой, пафосом и большой жизнеутверждающей силой.
Тетя Клава – уборщица, убиравшая раз в неделю кабинеты отдела кадров, зайдя к Владимиру Николаевичу в 800 утра, увидела маленького майора, сладко спавшего с непосредственной детской улыбкой за большим, заваленным исписанными и скомканными листками столом. Она тихонечко взяла из рук спящего Кефирова оконченный очередной шедевр и по слогам в полголоса начала читать.
Солнце светило, птицы кричали,
Звери и птицы радостно бегали,
Только коровы уже не мычали,
Они отдоились и уже не прыгали.
Природа
