присвистнул и, нарочито медленно сводя ладони, зааплодировал.
– Ага! – Она подмигнула мне, кистевым движением сделала несколько изящных кругов саблей. – Пять лет фехтовала в «Динамо». Юношеская сборная Москвы. Серебряная медаль спартакиады в Петрозаводске. Не фунт изюма!
Клинок сиял. Крутясь пропеллером, сталь с тихим свистом рассекала воздух. Зрелище определенно впечатляло.
– Вот ты все про своих итальянских художников знаешь. – Пропеллер крутился теперь в обратную сторону. – Про Возрождение. А известно ли тебе, что такое Болонская школа фехтования? За сто лет до твоего Микеланджело в Пизе была написана книга «Цветок битвы»…
Лариса медленно, точно скользя, приближалась ко мне. Блеск стали завораживал. Все это напоминало какой-то языческий танец.
– В этой книге написано: фехтовальщик должен воплотить в себе дух четырех животных – льва, он символизирует смелость, слона – это сила воли, тигра – это выносливость, и рыси…
Клинок сиял в полуметре от кончика моего носа.
– А рысь? – Я незаметно отодвинулся. – Что символизирует рысь?
– Рассудительность!
Лариса вскинула клинок вверх и замерла.
– Жаль, это сабли, я – шпажистка. В сабле нет проворства шпаги или рапиры, а суть Болонской школы именно в том, чтобы поражать уколом острия, а не ударом лезвия. А это просто селедка какая-то…
– Эту саблю моему деду подарил сам де Голль, – обиделся я. – Селедка…
– Прости. – Лариса засмеялась, провела пальцем по лезвию, тронула острие. – Не, ничего, вполне приличный клинок.
Она подхватила с пола ножны, вложила в них саблю и повесила на стену. Долгим и странным взглядом посмотрела мне в глаза. Я смутился, улыбнулся, но она не ответила улыбкой, а подошла к торшеру и выключила свет.
15
Утро вплывало в спальню светлеющим проемом лилового окна. Притаившиеся в ночи предметы, теряя загадочность очертаний, рассеянно проступали из мрака. Сказка кончилась. Силуэт таинственного единорога оказался моей курткой, зацепившейся за створку мамашиного трюмо. Вывернутые наизнанку Ларисины джинсы распластались у приоткрытой двери, точно были застрелены при попытке к бегству. В сумрачном зеркале угадывался край растерзанной кровати, из-под мятого вороха простыней торчала моя пятка. Больше всего на свете мне хотелось сейчас исчезнуть, провалиться куда-нибудь к чертовой матери.
Щеки мои пылали, ноги противно дрожали. Сердце продолжало колотиться, но уже сбавляло обороты. Восторг, неистовый, на грани безумия, сменился стыдом. Неукротимое желание – апатией. Как же так? Какой срам, какое позорище…
– Такого… со мной… – сдерживая дрожание губ, начал я, но Лариса закрыла мне рот ладонью.
Она придвинулась, прижалась горячим телом, бережно обняла мою голову. Точно баюкая, начала гладить затылок. Я притих. Господи, какая же она чудесная! Как же мне повезло! От неожиданного прилива нежности я чуть не разревелся у нее на груди.
От
