по земле, так и видят его – то лицом в колее, то ногами из кустов, то убитым на горе белого щебня, то вот таким, как сейчас. Лежит на боку, край капюшона окоченело сжимает, оставаясь где-то внутри своей усыпальницы.
– Олег, – Колька ногой бережно его беспокоит, – иди домой.
– Далеко ушел, – говорю, – как бы не сдох.
– Да че с ним станется, – и на спину его раскрыл.
Вот наш Олег, острие кадыка торчит из шеи, голова запрокинута в ореол капюшона, ну а лицо, добела смиренное интоксикацией и переохлаждением, схвачено рыжей щетиной, как пожаром.
– Тащить надо, замерзнет, – Колька предложил.
– Тяни, – и за ногу беру.
– Хотя, может перекурим наперед?
– Ладно, – и ногу отпустил, – огня дай.
Курим, поглядываем по сторонам, да поплевываем в тишину.
– Бфф, – с земли вдруг здоровается Олег, но все еще опрокинут и неподвижен.
– О, кто пожаловал, – Колька приветствует.
– Бффф, – он шумно выдыхает.
– Что такое?
И рука, точно ожив отдельно от него, стащилась к мертвому лицу, наискось два пальца приложила к губам.
– Понятно.
– Д-дай.
– Почуял, видать, – говорю.
– Ээ, – требует уже, и двуперстием постукивает по губам.
– Да на, на, – Колька напоследок затянулся и продел ему в пальцы окурок.
Веки протянулись влагой взгляда, в Олега пролился серый свет дня. Небо открылось зеркалом мутным, затертым, без отражения. Мы это небо для него подпираем двумя тенями, в сигаретном дыму дыхания то исчезаем, то возвращаемся, что-то говорим, существуем, вот окурок отняли, за ноги прихватили и тянем, протирая Олегом земляную полосу в павшей листве и прочесывая тугой ворс травяного сухостоя. Посреди осени за нами остается долгий след.
– Бэээф, – Олег наслаждается поездкой и смирно тянется по празднику своего одиночества.
– Че? – спрашиваю.
– Бф.
– Это да.
– Что, Олег Владимирыч, а может еще выпьем? – заскучав, юродничает Колька и через плечо синевой глаза поглядывает на него.
– ..Дэ-а, – и вдруг прорезался ясной речью, – а есть что?
– Ооох ты ж еп! – и рассмеялись, аж выпряглись от его ног.
Слыша нас где-то снаружи, Олег подрагивает от беззвучного смеха, точно от припадка.
Никто не видел, когда именно он падал и когда поднимался, Олега всегда находили на полюсах его существования. Вот идет, заживо трезвый, смотрит на все со сдержанным недоумением легкой амнезии, точно все припоминает, а не помнит.
– Здорово, пьянь, – говорит, по дороге меня перехватив рукопожатием.
– Здоров.
– Куда идешь?
– На реку.
– А, ну иди, не искушай, – и разошлись по делам, не оставляя теней в припеке полудня.
Он
