Дориан тоже любопытный. Он первый проклятье и увидел. Оно въелось уже, прижилось. Может быть, если бы раньше… Но Дориан упрямый, если в голову что вобьет… Поначалу в лечебницу приходил. Потом договорился как-то, что меня с ним в Салджворт отпустили. Наверное, думали, что на опыты отдают. Он ту комнату приготовил. Решетки на окна поставил, запор на дверь… Я сбегать пытался, не спрашивай, не знаю – куда, зачем… Или головой о стены бился и вены грыз. Это ведь все равно что сбежать, да? Только навсегда уже… Не отпустил. Машину какую-то собрал. Он же без машин не может… Тут уже помню немного: провода, иголки. Молния… Больно, но после – точно туман развеивается. Стал понемногу в себя приходить. Чувства вернулись… какие-то… Память… Сначала ненадолго: час-два, и снова все забывал. Дориан мне даже картинки в уборной сделал, чтобы я знал, что зачем… Не все ж за мной, как за младенцем, ходить? Потом без картинок как-то… Ложку вспомнил. Вилок он мне долго не давал. И ножей тоже. Но после – ничего. Видишь, без поводка гуляю. Без намордника. Не кусаюсь…
А сам зубами за ухо ухватил легонько – смеется уже.
Только Эби не весело. Совсем.
– Не нужно было говорить, да? Просто не хотел, чтобы ты себе всякие ужасы придумывала.
Или выговориться хотел. Бывает, давит что-то на сердце, и молчать силы нет. Но и сказать не всегда духу хватит…
– Все равно это – дело прошлое. У меня и бумажка есть про то, что я в своем уме, все столичные доктора подписались.
Снова смеется.
– А проклятье? – Эби выкрутилась все-таки, подняла на него мокрые глаза.
– Проклятье? – Улыбка застыла на его губах как приклеенная. – А что с ним станется? Тоже при мне. И на это бумажка есть, от тех же докторов. По-научному – три листа записей. Мозговая опухоль… тра-та-та… извлечению не подлежит… тра-та-та… профилактика, режим, воздержание… Чушь собачья, неинтересно. Да и поздно уже… Во всех смыслах поздно. Пойдем-ка, я тебя в комнату отведу. Бояться не будешь после моих рассказов?
Поднялся со ступенек, ее поднял.
Ручку какую-то вниз потянул, и темно стало.
И в коридоре темень.
И в комнате у нее…
– Хочешь, лампу тебе зажгу? Со светом не так страшно.
– Не нужно.
Потому что неправда – со светом страшнее.
А так…
Так хорошо.
Руки теплые. Дыхание жаркое. Губы растрескавшиеся…
– Эби, ты… знаешь же, так не считается…
Не считается. Потому что сама.
Значит, второй поцелуй все равно должна будет.
Потом.
Все долги потом.
И ему. И Творцу в храме свечку – золоченую, по полрейла штука… Чтобы сразу за все…
За поцелуи, которые не в счет.
За покрывало, на пол соскользнувшее.
За шепот горячий… свой ли? Его?
За страх, лишь на миг вернувшийся и сгинувший в темноте…
Все потом.
А
