ты над рельсами – в полёте бреющем…в полёте бреющем над миром зреющим.
«Благовещенье – Боговещание…»
Благовещенье – Боговещание.
Это музык с небес обещание.
Ибо отрок Свиридов тамотки
изучает небесные грамотки.
Ибо душ накопилось невинныя,
загублённых напрасно, – невидимо!
Кровью-калом земля унавожена,
на лопатки пред хамом положена,
вся изорвана, вся измучена…
Разве только на дыбу не вздрючена.
Стольки веки побоища, срамища…
Жуткозверья шатается мамища –
сатанинская спесь.
Этак в диком лесу,
этак в лешьей тайге только есть.
Богородице-Дево-Заступница,
на Тя уповаем днесь.
Плач неродящей матери
Маленький, родненький мой! –
ты не со мной, не со мной.
Нет тебя, не было вовсе.
Ты не пришел сюда в гости.
Я без тебя где-то здесь…
Ты без меня где-то там…
Страшную эту месть
не пожелаю врагам.
Жалкая меж матерей,
нищая – всех я нищей.
Кто растолкует мне смысл
тщетных моих мощей?
Но – приготовил век
радость и для меня:
ты не умрешь вовек,
ты избежишь огня,
ты не уйдешь в Афган,
ты никого не убьешь,
ты ни в один капкан,
мальчик, не попадешь…
Жалкая меж матерей,
вот я! – счастливей всех!
Слушай же, небо-зверь,
мой сатанинский смех.
«Мёртвый человек прикоснулся ко мне рукой…»
Мёртвый человек прикоснулся ко мне рукой.
Мёртвый человек хотел, чтобы я его полюбила.
Мёртвый человек долго-долго шел за моей спиной.
Странная, страшная ледяная шла за мной сила.
Я его пожалела. Я его пригласила.
Обняла. А потом полюбила.
Мёртвый человек рядом со мной лежал.
Он любил согревать от меня своё мёртвое тело.
Я ему отдавала всё, что могла.
Я ему отдавала всё, что имела.
Мёртвый человек взял из меня, что мог.
Он стал энергичней, смелей, веселее.
Он был вурдалак, этот ставший моим человек.
Выпил все и ушёл…
Я, наверно, мертва: ни о ком, ни о чём не жалею.
Ливанская песня
Всё в жизни случилось: отважный полёт,
Болото, скала, поляна.
И было ещё – я для тех, кто поймёт, –
И жар, и пустыня Ливана.
Я помню… я жажду… Я жизнь принесла
Ниспосланной капле. И что же?!
– Всё та же пустыня зияла и жгла,
Иголки вгоняя под кожу.
Погонщик – невидим, и кнут его крут,
а сверху поклажа обмана.
И я, как замученный жаждой верблюд,
Тащусь за миражем Ливана.
А шерсть моя – в клочья, а зубы –
