по дороге доставать. Говорят, за Тверью вообще бардак, пустыня. Сейчас такие времена, брат, – каждый сам за себя. Вон, татары отделились, границу перекопали. Слышал, уже успели с башкирами и мордвой сцепиться.
Бондарь промолчал. Погладил подаренный планшет, начал водить заскорузлым пальцем. Ахнул:
– Фигня какая-то, тепловизионное сканирование показывает отсутствие людей на позициях противника.
– Ага, мы уже на это покупались. Я увидел, поднял своих, пошли пустые траншеи занимать. Хотел уже дырку под орденок сверлить, – оскалился Шамиль, – а чуть в башку дырку не получил. Мы подошли – они как начали шпарить огнемётами. До сих пор запах горелого мяса помню. Наверное, какие-то хитрые помехи ставят, что их не разглядеть аппаратурой.
Шамиль разлил. Выпили, не чокаясь.
– Ладно, удачи тебе, пехота. И выжить. А мы всё, валим. Не наша эта война.
Капитан посмотрел в спину уходящего бородача в роскошном «снеговике». Пробормотал:
– Можно подумать, что эта война – моя.
– И сразу за артналётом выдвигайтесь. Танки-то приданные в порядке?
– Чего им будет, они железные, – буркнул ротный. – Звена «журавлей» мало. Надо хотя бы десяток дронов для обработки переднего края. Положу пацанов зазря. Не нравится мне тут, странно как-то, неуютно.
– Так, тля, не курорт. Неуютно ему, ишь ты! Сам же говоришь, что контакта с противником нет. Может, они ушли давно. Чего-то ты кислый, Бондарь. Отставить нытьё и сомнения, выполняй боевую задачу!
Полковник на экране сплюнул и отключился. Бондарь нахмурился, достал сигарету. Хорошо, что не стал рассказывать про то, как две разведгруппы не вернулись, исчезли. И про призрака, которого видела вся рота. Человек в белой одежде, похожей на зимний маскхалат, подошёл к окопам, не обращая внимания на пролетающие сквозь него трассеры. Поглядел в глаза ротному, покачал головой. И растаял в воздухе.
Капитан вышел из блиндажа. Прислушался к тихому разговору дозорных:
– …лицо словно светилось! Я сразу икону Спасителя вспомнил.
Это сказал Студент, штрафной из Питера. Ему ответил Кот, бывший оператор дрона:
– Да успокойся, глюки это были. Массовая галлюцинация. Америкосы ещё не такое выдумают, у них всякой аппаратуры навалом.
– Не знаю, враги бы чудовищ каких-нибудь изобразили, чтобы нас испугать. А тут какой смысл?
– У войны один смысл – полное его отсутствие.
Капитан гаркнул вполголоса:
– Эй, на бруствере! А ну, заткнулись оба! Ночью ваш трёп за полкилометра слышно.
Докурил, вернулся в блиндаж. Лёг на самодельный топчан, уставился в закопчённый потолок. Хмыкнул: хорошо сказал Котков.
У войны один смысл – полное его отсутствие.
До времени «Ч» оставалось три часа, и случившееся заставило капитана занервничать. Вызвал Батырова:
– Вот, смотри. В развалинах этих, пять километров на север, аппаратура
