плечо. В конце концов они вошли в какое-то помещение и, потыкавшись в стены руками, решили остаться. Тем более что у помещения была всего одна дверь, которую можно было запереть.
Гоша проснулся первым.
«Ночь, видимо, продолжается», – подумал он, понимая, что проснулся от жажды. Он осмотрелся. Было по-прежнему темно, и лишь стон Донована убедил его в том, что он не один.
В помещении было нестерпимо жарко. Словно кто-то раздул под его стальным полом мартен. Поднявшись, он некоторое время ходил, ощупывая стены. Его интересовала дверь. Вчера она была. Наткнувшись рукой на задвижку, отпирающую дверь, он выкрутил ее влево, и дверь издала слабый щелчок. И тут же качнулась в сторону Гоши. В щель тотчас проник слабый, растворившийся в темноте других помещений, сизый свет. Он потянул ручку на себя. Луч превратился в широкую полосу, и она разрезала пол помещения на две части, осветив лежащего Донована.
Вид доктора Гоше не понравился. Донован был бледен, и лицо его блестело от пота.
– Донован! Донован! Проснитесь, черт вас побери!
– Я не сплю, Джордж… – пробормотал тот. – У меня горит нога. Если в течение часа мы не найдем здесь хотя бы стрептоцида, мне придется туго, дружище…
Идти он не мог. Взвалив англичанина на спину, Гоша поволок его наверх. Сейчас было проще – дорогу подсказывал свет. Идти нужно туда, где его больше и где он ярче.
– Ума не приложу, как можно было вчера сюда забраться?
– А где мы находимся?
– В трюме, полагаю… Если у авианосцев бывает трюм…
Маленькая, с него ростом, дверь преградила им дорогу. Он был вынужден к ней спуститься, когда стало ясно, что наверх по лестнице не попасть – дверь задраена. Гоша тащил доктора и с немалым удивлением пытался представить маршрут, каким вчера шли. Как бы то ни было, в эту дверь они не заходили.
Доктор встал на ноги и, чтобы не упасть, схватился за плечи геолога. А тот, вцепившись в задвижку, повернул ее в сторону. Странно, но все вращалось и двигалось без особых усилий и скрежета. Между тем вчера он заметил, что авианосец порядком поржавел снаружи.
Дверь, как и первая, отъехала от косяка. Оставалось только сдвинуть ее в сторону. Не глядя внутрь, Гоша почувствовал запах машинного масла. Шагнув через порог, он оступился, и подошва, соскользнув с выступа, ударила по полу. По помещению прокатилось странное долгое эхо.
Подсев под Донована, он снова взвалил его на себя и, сделав шаг, услышал:
– Ущипните меня, Джордж… и поскорее… А лучше врежьте пощечину… Ибо отказываюсь я доверять глазам своим…
Соображая, с чем может быть связана такая просьба, Гоша остановился, выпрямился и осмотрелся…
До вчерашнего дня он сомневался, что выражение «не доверять своим глазам» жизнеспособно. Можно не доверять чему угодно – женщине, суду, пьяному другу, собаке, машущей хвостом. Но за последние шесть или восемь часов он уже дважды отказывался верить своим глазам. Впервые он засомневался в их дееспособности, когда
