карандаш не в состояньеОбъединить их трезвостью своей.
Когда под вечер плавятся границы
И холодеет цепкая душа,
То между лиц не пропорхнуть и птице,
И не просунуть лезвия ножа.
11 | 01005 Двумя большими ветхими снопами
Упало небо в крохотный разрез.
Я помню все. Я даже помню память,
Ушедшую за ним за крестоверхий лес.
Чужая темень встала, как из речки,
И стала у лица обман плести,
И было, – даже с низкого крылечка,
Нехитрой правды было не снести.
11 | 01006 В саду, на вокзале пустом, у лотка,
Под крышей, за столиком чайной
Он словно следил из-за воротника
Чужой, неподкупный, случайный.
И я не выдерживал этой тоски.
Разбужен, открыт, одурачен,
Выскакивал, клялся, хватал за грудки,
Кричал ему: Что это значит?
Но он, не охотник до терний иных,
Подняв незатейливый полог,
Показывал корни растений живых,
Опущенных в мертвенный холод.
И вдруг обнимал меня прожитый день
Своей непогибелью тесной,
И стержень – дыханье, казавшейся, тень! —
К земле прирастал. И ни с места.
11 | 01007 И совесть, и душа мои чисты
Бесплатной чистотою тягот.
Я провожаю смертные кусты
В последний путь от листьев и от ягод.
Я подымаю полог день за днем,
Где взяты умброй ветви и сплетенья,
Надбровной сетью на полуслепом
Тысячеглазом Аргусе осеннем.
Я провожаю их до темноты,
Где я имен уже не различаю,
Где переходит правота на ты
С любой чертой, обмолвкою случайной.
11 | 01008 Осенний день в кости неизлечим,
Как свальный грех или слеза о Гретхен…
Чем нас возьмут? – Ничем. Или ничьим
Отчаяньем, со стороны пригретым.
Где час не в час, где прочность не в чести
Когда ушедшим наш висок приспичил.
И нам опять опомниться – почти
Что небесам отстать от стаи птичьей.
11 |
