рюкзак и, отложив в сторону ружье, с удвоенным вниманием следил за происходящим. Судя по всему, он тоже чего-то хотел от нее, потому что уже разделся до рубашки, и нарисованный на ней двуглавый орел зорко смотрел в разные стороны.
– Иван, тебе помочь? – учтиво, но не без дрожи в голосе, поинтересовался он, увидев в сумерках полуобнаженную девушку.
Человек, пришедший от солнца, который, вероятно, и был Иваном, ничего не ответил, только отрицательно покачал головой. Луна светила прямо ему в глаза, и Вера в этот раз ясно разглядела его лицо. Удивительно! Оно не было самодовольным, злорадным, властно преуспевающим, жаждущим секса и сладострастной покорности, а было абсолютно непохожим на те лица, которые ей приходилось обслуживать в «элитном» доме. Оно казалось худым, изможденным и сильно изрезанным многочисленными шрамами, особенно на рельефном лбу и под глазами. И эта худоба, эта истомленность, как ей показалось, шла не от болезни, а от какой-то неистовой устремленности… Но к чему? К жажде ненасытной страсти или еще к чему?! Она терялась в догадках.
– Иван, – тихо, почти шепотом, простонала она, и накопившиеся слезы вдруг вырвались из ее глаз. – Вы что, изверг?! Или на вас креста нет?! Вы ведь, наверно. из наших мест. Неужели вы так унизите меня и бросите за ограду, как рваное белье?!
Но Иван словно оглох. Жалость девушки, перемешанная с какой-то сильной душевной болью, на несколько мгновений остановила его. Он вдруг насторожился, сурово посмотрел на своего приятеля, потом на собак, потом оглядел церковь.
Вера чувствовала, что ему хочется разреветься, раскаяться, но он сдерживал себя, стиснув зубы, и она неожиданно для себя чуть-чуть придвинулась к нему и, словно теряя под собой обнаженные ноги, как будто полетела куда-то в неизвестность, в какую-то жуткую тайну. В глазах ее поплыла сначала оградка, потом церковь вместе с часовней, потом закружились звезды над ее головой, устремив ее куда-то, словно в преисподнюю, а потом все тело вдруг охватила сладкая дрожь. Она чувствовала, что он уже в ней, и вдруг ощутила, что жуткое отвращение и желчь ненависти, которые только что испытывала она, стали перерастать в светлые, неожиданно ясные чувства, от которых все кладбище как будто озарилось румяным восходом солнца, звоном болотных трав.
Неприязнь к безумцу постепенно стала исчезать, а потом и вовсе растворилась. Словно до этого дремавшая струна вдруг зазвенела в ней, и Вера даже сладко застонала под воздействием ее. Она вдруг забыла обо всем на свете, ощутив неистовое чувство Ивана, от которого шла необъяснимая энергия тепла, блаженства. Такого она никогда не испытывала в «элитном» доме, хотя и пила там различные возбудители для эротического комфорта.
– Ты тоже пойдешь от солнца, – почти прохрипел он, когда она, вопреки рассудку, буквально впилась силиконовыми губами в его раскаленную грудь, пахнущую костром, смолой и необъяснимым запахом солнца. – Счастье мое, счастье, – несколько раз повторил он, ощутив
