двое суток ехали?
– А на чем же еще, дорогой ты мой человек? Машин-то у меня нет… Где он?
– В город на экскурсию уехали.
Сочиняю по ходу пьесы. Что делать! Так я папу на тарелочке ей и принесла.
– А когда приедет? Я готова ждать.
– Не надо, Ада Сергеевна. Вы и так нарушили условие.
И огурец пинаю.
Достаю из сумки пачку. Хорошо, догадалась захватить. Зная целевую группу.
Ада Сергеевна смотрит красными глазами на пачку.
– Мне на него бы только издали… У меня такие предчувствия были. Даже не представляешь!
– Он вас постоянно вспоминает, – отсчитываю купюры. – Пятнадцать, шестнадцать…
– Мне еще билетик пришлось брать с переплатой, и лекарство ему привезла. И вот, подожди, шарфик. Потрогай, какой приятный. Нежный, правда?
Да, очень, очень приятный, повеситься на таком хорошо. Девятнадцать, двадцать.
– Прости меня, не усидела дома, – прячет деньги. – Представила, как он тут, без меня. Предчувствия. Две ночи не спала, такие сны были.
Обнимает меня. Целую желтую, невкусную щеку. Жалко ее. И папе тоже ее жалко. На жалости у них все и держится. На соплях вот этих, хоть бы высморкалась.
– А знаешь, Леночка, тебе бы хорошо заняться йогой. Она все снимает.
Отвела ее до автостанции. Лучше бы до вокзала, а то еще слезет и опять со своими предчувствиями припрется. Но до вокзала не могла, в четыре с Лёником идем в лес за грибами. А Гену пока отправила в отпуск. Отдохните, товарищ мачо.
После обеда мама с папой пошли на рынок. Мы с Лёником в карты, нам без взрослых карты не разрешали, но мы просто играли, если просто, то можно же. Потом Лёник сказал, что они ему надоели и предложил играть в новое:
«Давай, ты будешь мама, я – папа».
«Как в дочки-матери?»
«Нет, по-настоящему играть, как в жизни. Я – папа, муж, а ты – жена».
Я спросила, почему не наоборот, я ведь похожа на папу, и вообще папина дочка. А он на маму, и волосы мамины, вьются, когда водой намочит.
Лёник сказал, что важно не кто похож, а кто будущий мужчина: «Ты не можешь стать папой, даже когда совсем вырастешь. Даже если очень захочешь».
Странно, мне казалось, когда вырасту, я стану старой и скоро умру, как баба Лида. И все будут плакать, кушать рис с изюмом и песни вокруг меня петь. А про детей еще не думала, еще дети какие-то.
«Когда я вырасту, детей уже не будет, а будет… коммунизм… Ну, давай еще в карты!»
Лёник придвинулся и поцеловал меня в губы.
Его губы были мокрыми и кислыми.
«Мне посуду надо идти мыть», – сказала я, облизывая.
«Какую посуду?»
«Ну, посуду… Мы же играем, я – жена… Посуду!»
«Хорошо. Помой и приходи быстрей».
«А ты газетку почитай. На».
Лёник послушно развернул «газетку».
Я подошла к раковине:
«Ой, сколько посуды грязной!»
Взяла мыльницу и стала мыть ее, будто это тарелка. Губы
