Слышь, ты, Барби недоделанная, – рявкнул стоящий сзади меня парень, – если где увидишь живую колбасу, свистни, прибегу посмотреть. А сейчас заканчивай к мужику клеиться, работай, блин, скорей. У него своего бабья без тебя хватает! Небось уж заучили до отключки.
Я с благодарностью глянул на своего защитника. Девчонка фыркнула и принялась выбивать чеки. Итог составил шесть тысяч двести пятьдесят рублей.
– А послушались бы меня, – вновь не утерпела кассирша, – обошлись бы половинной суммой.
Ничего не ответив, я пошел к машине.
Получив продукты, Николетта принялась потрошить пакеты, восклицая:
– Фу! Йогурты молочные! Надо было брать сливочные. А почему пудинг ванильный? Я же ем только шоколадный. И копченая колбаса не «Брауншвейгская»! Вава, я не перевариваю «Докторскую»! Ужасно! И где манго?
– Они были зелеными, – попытался отбиться я.
– А это что? – взвизгнула Николетта.
– Туалетная бумага.
– Польская, однослойная! Омерзительно, – затопала ногами маменька, – как тебе пришло в голову, что я повешу в туалете рулон ядовито-розового цвета?
На мой взгляд, цвет сортирной бумаги не имеет значения. Я попытался довести эту простую мысль до маменьки, но она взлетела вверх на струе злобы.
– Вава! У меня в санузле бежевые стены и напольная плитка цвета спелой хурмы. Понимаешь, что из этого следует?
– Честно говоря, не очень, – признался я.
– Бумага туда годится либо белая, либо палевая, но никак не розовая.
– Виноват, исправлюсь, – кивнул я.
С Николеттой лучше соглашаться, так вы избежите шумного скандала. Она продолжала ворошить пакеты, высказывая недовольство: куриные яйца мелкие и противные, пачка масла кривая, селедка не в том соусе, помидоры не имеют буро-красного оттенка, семга, наоборот, слишком яркая, ей следует быть розовой, оливковое масло не той фирмы, хлеб пахнет тряпкой, а сыр не вызывает любви.
Последнее замечание повергло меня в ступор. На мой взгляд, «Эдам» не следует обожать, его просто едят, режут на ломтики и кладут на хлеб.
– Вот она, тяжелая жизнь нищенки, вынужденной экономить на питании, – подвела итог маменька и тут же принялась раздавать указания своей домработнице Нюше:
– Икру поставь на холод, миноги положи вниз, клубнику оставь на столе. Господи, как тяжело! Все приходится делать самой.
Нюша челноком сновала по просторной кухне, подгоняемая криками:
– Не туда! Заверни в фольгу! Осторожно, сейчас разобьешь! Так я и знала! Косорукое чудовище!
Наконец маман перевела дух, Нюша, шмыгая носом, вытирала желтоватую лужицу от разбитого яйца.
Я воспользовался возникшей тишиной и спросил:
– Что случилось? Ты потеряла документы?
Маменька повернула ко мне стриженную в салоне «Жак Блер» голову.
