в комнате, где мы прятались. Мрак был столь насыщенный, что невозможно было разглядеть кончик собственного носа. И только полиэтиленовый пакетик с мерцающим коралловым светом искрился в углу комнаты. Горстка пошедших в отход кораллов уверенно раздвигала надвинувшуюся густую темноту.
Вдова беспокойно спросила нашего общего совета:
– Может быть спрятать светящийся пакетик в тумбочку? Иначе Кузя войдёт и при свете сразу же обнаружит меня.
Ах, если бы мы знали что на это ответить! И только я молча, сам для себя, почему-то продекламировал:
1.
Когда Отечество укрылось темнотой,
как ватным одеялом, с головою, —
вдруг чья-то тень склонилась над плитой
могильной, окаймлённой крапивОю.
Могила – это чей-то край земли…
– Умершему?
– Нет, нет, скорей живущим,
тем, кто по жизни катят дни-нули
и по ночам возлюбленных зовущим.
За этим краем бездны пустота,
необозримое холодное пространство;
здесь кажутся никчемным суета
и комнат фешенебельных убранство.
Когда смолкает вся дневная жизнь,
эфир заполнит ультразвук летучей мыши, —
от сна глубокого однажды удержись
и ты услышишь крик в кромешной тИши.
И это звук не лопнувшей струны,
и не разбитой вазы драгоценной,
и даже те, кто в математике сильны,
его не вычислят в формулировке энной.
Предсмертный крик погибшего скворца
звучит ещё пронзительней в тиши…
Но в ночь осколки вдовьего ларца
посыпались с расколотой души.
Глухие причитания старух
сравнятся разве с голосом вселенной?..
И даже тех, кто к посторонней боли глух,
пронзит тот крик до чашечки коленной.
Увы! Осколки эти не собрать:
не существует в мире нашем силы,
которая умела бы стирать
границу между жизнью и могилой.
2.
Россия – древняя несчастная страна, —
рыдают бурь минувших отголоски,
и современные крутые времена
добавили печальные наброски.
Афганистан, чужой Афганистан,
российский календарь кровавой датой
едва-едва лишь метить перестал,
как вновь на кладбище работают лопатой.
И стоны слышатся уже довольно близко —
предсмертный вопль, как колокол в ушах:
Алма-Ата и Душанбе – не Сан-Франциско,
Баку и Грозный – не какой-нибудь Эль-Шах.
…Так много свежевыструганных досок
сгниёт в земле, не став теплом в печи.
И Ярославны слышен отголосок
во вдовьем крике, пролитом в ночи.
3.
О чувствах тела, скрытого во фраке,
не ведает
