Елены Образцовой.
– Если я правильно понял, вы не случайный человек в искусстве, – продолжал Магистр, – а значит нам найдётся что сказать друг другу. Я теперь стану не столь угрюмым отшельником в среде профанирующих невежд. Надеюсь, вы меня понимаете! У людей искусства свой особый мир, и они прекрасно уживаются в нём.
– Вы совершенно правы, – чувствуя себя более свободно, согласилась гостья. – Однако я не так уж хорошо эрудированна в вопросах искусства, и могу вас весьма разочаровать собственным признанием: во всей многогранной сфере прекрасного я отдаю предпочтение лишь кинематографической богеме, а именно, я без ума от известного киногероя Рэмбо.
– Это вполне естественно, если учесть ваш возраст.
– Моя семья имела непосредственный контакт с кинематографом. Отец был профессиональным каскадёром.
– Вы сказали «был» и тень проскользнула по вашему лицу, – заинтересовался Магистр.
– Это довольно грустная история, но я вижу в вас искреннее сочувствие и, пожалуй, расскажу обо всём по порядку, – доверительно сказала собеседница.
– Вероятно ваша мама была актрисой? – с новым вопросом подступился дотошный знаток искусства.
– Не совсем так. Просто мать без ума была от Чаплина и особенно ей нравился его фильм про слепую торговку цветами. Возможно вы помните ту трогательную историю любви? – печально проговорила Мариет. – А мой кумир – Рэмбо. Я пересмотрела все фильмы с его участием по многу раз. Изучила наизусть каждый эпизод. Это суперзвезда! В моих глазах поселилась легкокрылая бабочка. Её привлёк алый тюльпан на моём лице, и она питается его нектаром. И этот цветок я храню для моего Рэмбо.
– Верность – это ценное качество души, – растроганно изрёк Магистр.
Мариет скромно потупила взор. Мы все понимающе вздохнули. Обозначилась затяжная пауза неловкого молчания. И только коралловые светлячки непрестанно излучали мерцающее сияние – надвигался вечерний мрак и им предстояло рассеивать его концентрированную силу. Чёрная Вдова издавала скорбные всхлипывания за стеной. Её покидала надежда, что Кузя непременно вернётся к ней. Бывший провизор усердно рылся в коричневом саквояже, наполняя комнату благоуханием полевых цветов со своей рубашки. Магистр Осени сосредоточенно теребил ажурную бахрому носового платка. Погружённый в себя Костик угрюмо молчал. Федя наконец отыскал среди множества вещей в саквояже маленькую губную гармошку и сказал:
– Лучший бальзам для угнетённого духа – музыка.
– Вы очень любезны, – благодарно промолвила погрустневшая Мариет.
Федя напустил на себя озабоченный вид. Раздвинул грудь для достаточного размещения звука. И принялся старательно выдувать замысловатые завитушки аккордов…
А перед моим взором поплыли волнующие картины рассказанной Мариет печальной истории родительской любви.
Как будто ненасытный прожорливый аллигатор жадно,
