книзу пухлые кулачки, показывая, как бы он стукнул врага.
Иннокентий Осипович засмеялся, поднял сынишку, прижал к груди.
– Тебе, сынок, может, и вовсе воевать не придется. Я за тебя отвоююсь.
Дина заметила, что в глазах у отца блеснули слезы. Ей стало не по себе. Незнакомая боль шевельнулась в сердце. Она незаметно выскользнула в дверь. В прихожей ей встретилась Екатерина Петровна. Странным взглядом посмотрела она на дочь и отвернулась.
Еще тоскливее показалось Дине все окружающее. Она спустилась в сад, открыла калитку и стала смотреть на безлюдную улицу.
Легкий ветер вздымал на дороге пыль. Уныло стояли небольшие деревянные дома: серые, желтые, зеленые.
«И может быть, в каждом из них вот так же отец, собираясь на фронт, со слезами на глазах прижимает к груди сына, а мать ходит по дому как тень, с глазами, потускневшими от слез», – подумала Дина. Нижняя губа ее задрожала, но она сдержалась и не заплакала.
Из-за угла показалась толпа народа. Люди шли прямо по дороге, шагая нестройно и быстро. Все они были с котомками за плечами, со свертками в руках. Дина поняла, что это мобилизованные из района.
По обочине дороги почти бегом двигались провожающие – женщины, дети, старики. Они тащили мешки, узлы, чемоданы.
Толпа мобилизованных поравнялась с Диной, и кто-то высоким, звонким голосом затянул:
Был приказ ему на запад,
Ей – в другую сторону…
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Толпа двигалась мимо, и Дина быстро пошла за ней.
– Сам, родненькая, пошел в военкомат, говорит, года не вышли, но уж не откажите, хочу воевать, – задыхаясь на ходу, говорила толстая женщина остроносой старушке.
Босоногий мальчик в белой рубашке, спотыкаясь, выскочил из толпы на тротуар. Ему было не больше шести лет. Белые волосы в беспорядке свисали на лоб. Он тяжело дышал, утомленный непосильной быстрой ходьбой. Мальчик не мог больше бежать.
Он остановился, протянул руки вперед, точно хотел задержать толпу, и дребезжащим голосом крикнул:
– Папа!
Но его никто, кроме Дины, не слышал. Она взглянула на мальчика. Ветер трепал подол его рубашонки, шевелил волосы, а он стоял с протянутыми руками и глазами, полными слез, смотрел на дорогу.
Отделившись от толпы, на дороге задержался высокий белокурый мужчина. Он повернулся лицом к мальчику, снял с головы кепку, помахал ею в воздухе и исчез в людском потоке.
Мальчик прижался спиной к высокому забору, локтем закрыл лицо и заплакал навзрыд.
Толпа поравнялась со школой. У забора, на крыше проходной будки, появился Мирошка. Он выждал секунду-другую и поднял обе руки, точно подавая кому-то сигнал.
«Ну, сейчас выкинет что-нибудь», – подумала Дина, сжимая кулаки. Чувство возмущения поднялось в ее душе. Неужели в такую минуту этим людям, идущим защищать Родину, он посмеет сказать что-нибудь скверное? Дина не посмотрит, что она девочка, – отлупит Мирошку так,
