ты моё покаянье, даруешь прощеньев уготованной, свыше обещанной, жизни безбрежной?
Улетела. С надеждой на будущее искупленье
буду верить, что встреча в грядущем для нас неизбежна.
Не стихотворение
для Петербурженки
«Тридцать три корабля лавировали, лавировали, да не вылавировали»
Тридцать три несчастья
толкутся в гавани души моей:
отливы, супротивные ветры и бардак на рейде
не дают им пробиться в открытое море,
прочь от моих причалов.
«Свистать всех наверх!»
Ванты прогибаются от множества тел,
палубы сотрясает множество ног,
рулевые изнемогают от обилия команд,
капитаны осипли от ругательств,
боцманские свистки
не умолкают ни на секунду.
Катера и лодки снуют между судами,
внося свою долю сумятицы во всеобщий кавардак.
Брошенные спасательные круги покачиваются на волнах.
И днем, и ночью на портовой каланче
звонит колокол.
Конец света.
Привет, капитан!
«привет мне» zelenne
Привет, капитан!
Не богат ли ты нынче зеленью? —
мне отказал в кредите
даже портовый кабак.
Команды на берегу:
штормит море весеннее,
а я свою навигацию
не подловлю никак.
Привет, капитан!
Не желаешь веселых девочек?
Нет, я не сутенер,
а просто их давний друг.
Давай, разольём
и выпьем крепчайшего с перчиком,
чтоб таял в глазах
оставленный морем испуг.
Привет, капитан!
Ты вернешься в море бурливое,
а я в эту сторону
даже смотреть не могу.
На берегу
привечают соседки сварливые.
Крепчайшей гнилою веревкою
привязан я на берегу.
А ты, капитан,
принайтован к парусу белому:
смертельный прибой,
грозы нескончаемый фронт, —
всё – только восторг!
Океан величайший & terrible
тебя унесет
с отливом за горизонт.
А мне, капитан,
мне уже не капитанствовать,
даже в солёной луже
под парусом не ходить.
Какой он, наш век?
Остаток – с чертями пропьянствовать
и равнодушно
с усталой соседкой блудить.
…и кончился век.
Не видел, не знал, не участвовал.
Я пересидел
под крышей лихие шторма.
Век, хоть изорись,
выворачиваясь медным раструбом!
Кому-то – простор.
А мне – серых дней кутерьма…
