словновслушиваясь, как лозой прорастает из почвы безмолвия слово,
сердца настраивать тонкие струны,
нежно, любовно,
чтобы потом напряжением чуткого слуха рождение новой
в небе звезды ощущать накануне,
чтобы, когда все вокруг и жестоко, и грубо —
око за око, за зуб обязательно зуб —
грубость отвергнуть и с трепетом любящих губ
всех целовать словом в души, как будто бы в губы.
«Нет…»
Нет,
не назову её имя.
Пусть даже сердце
листвой опадёт —
осени смертной
палою нежностью.
– Мне,
мне неизвестно его имя.
Что мне до имени?
имя – не плоть.
– Нет,
не назову её имя.
Тайною только
сердце умрёт —
осени смертной
палою нежностью.
– Мне,
мне осталось его имя.
Как с этим именем
жить мне, Господь?
Камни Иерусалима
Печальны и величественны камни Иерусалима.
Безмолвные свидетели истории, они —
горящей памяти громада посреди неумолимой
реки времён, смывающей века, года и дни:
ведь город этот неподвластен ей. Он – ей сродни.
Его бессмертие оплачено божественною кровью.
Он взглядом неба синего, как вечностью, объят.
Хоть жизнь в нём новая кипит, но все равно камней безмолвье
напоминает о былом. Так камни говорят —
без слов, лишь формою, но тем сильней они звучат.
Несение Креста
Окровавленный
и измученный,
Он по камню идёт – горячему.
Каждый вздох – это боль,
и не лучше ли
потушить это солнце палящее?
Но не тяжесть креста утомительна,
а печаль —
из грехов человеческих.
Но лишь кровью она —
отмоется,
и лишь сердцем бездонным —
искупится.
И в жестокой толпе,
бесчувственной,
в этих взглядах безличных,
безумных,
в этих криках —
на смерть зовущих,
этот путь – не мгновенье,
а страшное
бесконечное
одиночество,
в абсолют
возведённое
вечностью.
Ноктюрн
Бывают ночи – полные видений:
не сон, не явь – иное бытиё.
Тогда сознанье, словно остриё,
пронзает тишину любых сомнений.
Лишь ночь вокруг – и таинство её.
Луна, как лебедь в необъятном море,
сияет серебром из синей мглы.
А тучи – предсказаньем тяжелы:
томятся в них сиреневые зори —
иного мира тайные послы.
И, прозревая образы-посланья,
звездою новой сердце возлетит
туда, где вечность Богу
