запыхавшись.
– Мам! Спроси меня, сколько будет триста шестьдесят девять умножить на девятьсот шестьдесят три.
Нестарая еще женщина, оторвавшись от штопанья детской курточки, подняла на сына отсутствующий взгляд. Очнувшись, вымученно улыбнулась, отчего морщинки вокруг глаз выступили резче, поправила седую прядь.
– Сколько?
– Триста пятьдесят пять тысяч триста сорок семь!
– А четыреста восемьдесят восемь умножить на восемьсот сорок четыре?
– Четыреста одиннадцать тысяч восемьсот семьдесят два! – не задумываясь, выпалил мальчик. – Хочешь проверить?
– И так верю. Ты молодец.
– Нет, ты проверь, проверь!
– Зачем? – Женщина вздохнула, и взгляд погас.
– Мам! Ну ма-а-ам! Ты чего? Опять? Не надо, мам…
Сейчас подскочит и начнет тормошить, подумала женщина, вновь заставляя себя жить осмысленно. Но на улыбку уже не хватило сил.
– Ты почему не в школе?
– А! Что там делать! – Сын махнул рукой. – Считать я умею лучше учителя, а зачем рудокопу остальное?
– Ты… ты хочешь стать рудокопом?
– Да, рудокопом на астероидах! Как отец!
«Боже, – подумала женщина. – И это все, чего он хочет? Считать умеет, но глуп, и кто знает, когда поумнеет? Господь вседержитель, пошли мне терпения!»
Когда она вновь заговорила, ее голос был таким, что сын поневоле начал слушать.
– Твой отец много лет мечтал увезти нас отсюда. Он так и погиб с этой мечтой – добровольно пошел на опасную, но денежную работу. Еще бы год, ну два… Теперь – начинай сначала… Запомни: если ты выберешь судьбу рудокопа, то твой отец играл в ненужную игру да и ты проиграл заранее. Ты должен учиться, сынок. Понимаешь? На свете есть другие планеты – чудесные, счастливые миры. Попасть туда непросто, но за это стоит бороться. За голубое небо, за мягкую траву под ногами, за водопады, срывающиеся с гор, за крики птиц, за теплое ласковое море…
«За ощущение превосходства над людьми, – добавил про себя Эрвин несколько лет спустя. – За красивые комбинации, за победы в таких играх, в которые отец не играл, за азарт, совсем не чуждый расчету, а дополняющий его как сладкий десерт…»
– Ты пьяный, что ли?
Эрвин знал, что Сукхадарьян не поверит ему. Но он не видел иного выхода.
– Прай должен быть устранен, – повторил он. – Лучше сейчас, чем через месяц. Лучше через месяц, чем через два. А через полгода будет поздно.
Наклонив бычью шею, устремив взгляд в столешницу, президент некоторое время пребывал в задумчивости.
– Ты думаешь… – изронил он наконец.
– Я уверен, – сказал Эрвин. – Если сделать это сейчас и аккуратно, никто не свяжет гибель Прая с политикой, тем более с интересами президента. Если и вылезет какой сумасшедший со своей версией, то все равно ничего не докажет. Именно сейчас ваш интерес
