под кроватью, заменявший книжный шкаф. А главное, что всему этому великолепию Беляков был единоличным хозяином. Студентом ему приходилось жить и в худших условиях, где почти в такой же маленькой комнатке четверо ютились официально, а еще один – нелегально, скрываясь от коменданта в шкафу.
Один такой после отчисления из института ухитрился прожить в Гришиной комнате почти год. Был он, правда, тих и беззлобен, совершенно не приспособлен к реальной жизни, и у сердобольных сокурсников просто рука не поднималась его прогнать. Да и куда? В родные Апатиты? Отец, по его словам, не перенес бы такого позора. Звали нелегала, кажется, Вовой, и найти другой угол он тоже не мог. По определению. Его даже в дворники не брали. Так и дрожал Вова целыми днями в шкафу, в ожидании регулярных комендантских налетов, а выползал из убежища исключительно по ночам. Обитатели общаги знали, что ночью Вова выходит на поиски пищи, поэтому открывать ему двери не спешили. Бывало, что часов до пяти утра бродил Вова по коридорам, пока очередная добрая душа, измученная вздохами и стонами, ни выставляла под дверь кастрюлю с остатками картошки. Вова в рекордный срок уничтожал пищу и сразу отправлялся назад – в шкаф, где затихал до следующей ночи…
Отогнать неуставные воспоминания помогала обычно рутинная работа, и Гриша заставил себя расправить покрывало на кровати, потом тщательно отмыл в ржавом умывальнике чашки, которые он с прошлого вылета так и оставил в тумбочке грязными, подмел пол в комнате худым веником, а грязь с коврика по старой привычке стряхнул в общий коридор. Время между пятью и шестью часами утра в любом общежитии – самое спокойное. Отчаянные любители ночной жизни уже разбредались по койкам, а рано встающие еще не успевали поднять свои спортивные тела. Гриша всегда любил это время. Можно было в относительной тишине набрать в чайник воды, дождаться, поклевывая носом, пока она закипит на старой электроплитке, а потом насладиться крепким ароматом чая…
Ближе к половине седьмого общежитие наполнилось звуками, которым не мешали тонкие перекрытия и перегородки. В Гришину комнату с бульканьем, ворчаньем, шорохом и скрипами стала пробиваться повседневная жизнь. Но Гриша был ей рад. На своей Высоте ему нравилось все. И плевать, что на Высоте на самом деле не было ни этого общежития, ни этой комнаты, ни мебели в ней. Не было и пыли, которую Гриша полчаса назад с таким усердием сметал веником. Все это появлялось только в тот момент, когда на Высоту поднимался именно он, Григорий Беляков, гвардии лейтенант двести двадцать седьмого отдельного полка группы стратегической авиации «Север» Военно-воздушных сил Советского Союза.
Высота Кашина, например, выглядит иначе. Эту тему они между собой никогда не обсуждали, но Беляков и так знал, что первый номер их «двойки» сейчас полулежит, втиснутый двукратной перегрузкой в кресло своей любимой многоцелевой «Сушки». Судя по международной обстановке, его боевая машина, обвешанная ракетами типа «воздух-земля» и «воздух-воздух», барражирует сегодня где-то
