Союзе. У нас его спустили с лестницы. А пока он катился, то узнал, что ошибся адресом. Шпион Вася жил этажом выше.
– Видите, как много общего у наших народов! – усмехнулся Гольдберг. – В общем, я думаю, Гриша, что прятать голову в песок совершенно глупо. Но и сознаваться во всем спустя месяц тоже глупо. Что вы скажете своему КГБ? Там же ни на секунду не усомнятся, что я вас уже перевербовал. Вас даже слушать не станут, Гриша. Сразу отправят на лесоповал.
Белякову стало вдруг душновато. Такой вариант развития событий ему в голову почему-то не приходил. Ну почему, действительно, он не упомянул о Гольдберге? Надеялся, что разберется с настырным американцем самостоятельно. Не получилось. А теперь Гольдберг, похоже, прав. Рано или поздно, ему придется отвечать за свою самодеятельность. По всей строгости, как говорится, советских законов. Какова на самом деле их строгость Гриша представлял довольно слабо, но догадывался. Не вчера родился…
– Вы только не волнуйтесь, Гриша, – успокаивающе закудахтал Гольдберг. – Давайте, мы сделаем вид, что встретились только сегодня. И сегодня вы сможете смело доложить своему КГБ о том, что в зоне вашей ответственности объявился некий подозрительный человек. Зовут – Боб Гольдберг. Уверяет, что студент из Чикаго. А я, со своей стороны, гарантирую изъятие и уничтожение всех своих прежних донесений. Вас устраивает такой вариант?
– С какой это радости вам разрешат уничтожать документы?
– Ну, так делается иногда. В редких случаях. Для того, например, ну… скажем, чтобы обеспечить прикрытие…
У Белякова сразу обозначились скулы, и Гольдберг поспешил уточнить:
– Я вовсе не собираюсь вербовать вас, Гриша. Завербовать и как бы завербовать – это, поверьте, совсем не одно и то же. Я прекрасно все понимаю, и знаю про ваши, Гриша, высокие идеалы коммунизма, хотя, лично мне, например, мои идеалы не мешают поддерживать хорошие отношения с департаментом внешней разведки в правительстве государства Израиль. Я уже так долго живу, Гриша, что видел много того, о чем вы даже не догадываетесь. И в вашей Москве я тоже бывал. У меня вообще, если говорить откровенно, сложилось такое впечатление, что Советы долго не протянут. Еще лет десять. Максимум – пятнадцать… Не сочтите, Гриша, мой прогноз за пропаганду, но дальше – мрак. Все просто рухнет.
– А вы-то чему радуетесь? – Беляков хмыкнул. – Тому, что останетесь без работы?
– Э-э-э, Гриша, тут вы опять не правы. Я без работы никогда не останусь. Меня просто переведут на другое направление. На Ближний Восток, например. – Гольдберг криво ухмыльнулся. – Не льстите себе, Гриша. СССР – это еще не весь мир. И на мою жизнь его точно хватит…
Разговор вышел длинным. Еще почти час Гольдберг пытался втолковать Белякову, в чем именно состоит его предложение. Но Гриша так и не понял, кто кого и зачем, главное, будет водить за нос. Гольдберг говорил сбивчиво и запутанно. Почему-то он был уверен, что КГБ обязательно попытается
