Я еще подумала, что только мутанту мог понравиться такой шипучий цвет…
У Шестакова ослабли колени. Слабость длилась недолго, пару мгновений, но Марьяна успела ее заметить.
– Что-то случилось?
– Я погиб по всем направлениям. Скоро начну верить, что эта девица умеет летать на помеле…
Шестаков попытался продлить время сна еще хотя бы на пять минут, но на него с трехметрового ЖЖ-экрана уже с укором уставился бот-проповедник.
– Очнитесь! – загремели разом спрятанные по углам многочисленные динамиков с диффузорами из продольно-ориентированного карбона. – Мы живем в эпоху, когда ценность данных, образов и идеологий превосходит ценность материальных приобретений и физического пространства. Прошли времена, когда социальный статус человека измерялся расстоянием, которое он проходил, чтобы увидеть дым соседского бивачного костра. Человечество достигло физических пределов расширения. Каждый может совершать любые путешествия, не выходя из дому. Иллюзия безграничности территорий разрушена. Свободного пространства нет. Человечеству уже давно нечего колонизировать. Единственная среда, в которой наша цивилизация еще продолжает расширяться, наш последний фронтир – это медиасфера. Сегодняшние медиа стали нашей полноценной средой обитания, пространством таким же реальным и таким же незамкнутым, каким был земной шар пятьсот лет тому назад…
Нашарив под кроватью управляющий браслет, Шестаков приглушил звук. И в очередной раз пожалел, что нельзя приглушать изображение. Такой возможности в новых версиях живых панелей производители не предусмотрели в принципе. Интеллектуальная система оживала автоматически при появлении владельца, сама предлагала медийный продукт, исходя из какого-то своего собственного понимания вкусов хозяина, и отключалось тоже сама. И эта фактическая неуправляемость домашней техники регулярно превращала жизнь Шестакова в филиал ада на Земле.
Где-то в глубине души он понимал, что человечество в массе своей лениво, нелюбопытно, а в желаниях своих ненамного опережало бытовые приборы, но от этого понимания легче ему не становилось. Особенно когда холодильник по непонятным причинам отправлял заказы на сосиски, консервированную ветчину и пресервы, которых Шестаков терпеть не мог, а шеф-плита почему-то заваривала не чай, а крепкий эспрессо, и на завтрак услужливо предлагала яичницу с беконом, яйца всмятку и хрустящие тосты с джемом, хотя Шестаков вполне мог обойтись пшеничной кашей.
Интеллектуальные чипы дымились, стараясь изо всех сил, но предугадать желания Шестакова не могли. А он, в свою очередь, никак не мог избавиться от бытовых гомункулусов, поскольку неугодные ему устройства были успешно инсталлированы в интерьер и не отделялись от жилплощади, которую Шестаков арендовал уже пять лет. Ему нравилось жить в Восточном крыле «Миллениум-сити», который синей горой возвышался над крупнейшим в Юго-Западной Сибири торговым кварталом «УльтраМега», и уезжать он не хотел никуда.
Единственное,
