прилечь на скамейку.
Станиславский сделал индейцу едва уловимый знак рукой. Тот моментально вышел из образа захмелевшего пьяницы и устремился на помощь Константину Дмитриевичу. Убедившись, что мозги клиента в ступоре, а его тело вот-вот обретёт состояние грузной недвижимости, со словами: «Сеня, нам пора освежиться!» он увлёк Снопова к краю обрыва.
Порыв ветра ударил отрезвляющей прохладой в раскрасневшееся лицо Кости.
– Смотри, красота-то, какая! – взмахнув руками, словно орёл крыльями, дон Хулиан ловко поднырнул под плечо застывшего с распахнутыми объятиями Константина Дмитриевича и заиграл на своей флейте «Полёт кондора».
Панорама, открывшаяся взору Снопова, завораживала. Внизу неспешно катила свои гладкие зеркальные воды река Клязьма. Над ней бесшумно скользили по парящей эстакаде авто. Будто соперничая с далёкими бензиновыми букашками, ласточки, расправив крылья, нарезали круги над долиной реки.
В следующую секунду Константин понял, что летит с обрыва кубарем вниз.
Хмель – как рукой сняло! Сердце бешено колотилось, а мозг отстранённо считал кувырки:
«Песок – небо, трава – небо, щебёнка, твою мать!!!»
– Во народ пошёл! – проговорил Хулиан, провожая, закубырявшего вниз по холму Костю отстранённохолодным взглядом.
– Что случилось коллега? – отозвался Станиславский.
– Знаете, о чём он сейчас думает, профессор? Ему – до смерти четыре шага, а он гадает: спёр я у него ключи от машины, прежде чем сбросил под откос, или нет?
– Наш человек! – покачал головой Алексеев. – Да… Автомобильный синдром окончательно закрепил точку сборки москвичей в мире колеса времени.
– Ничего, ещё один кульбит, и мы её сейчас оттуда вышибем! – прорычал Хулиан.
– Обрыв! – закричал Костя, рухнув, после очередного кувырка, в разверзнувшуюся под ногами бездну.
Паника сменилась ударом тока в солнечное сплетение и рывком за лопаточную область назад вверх, навстречу сияющему солнцу.
Константин явственно ощутил себя парящим над долиной Клязьмы, подобно воздушному змею, и летящим кубарем под крутой откос, одновременно.
– Кья-кья-кья! Взвейтесь соколы орлами! Да здравствует, Великий Вождь и Учитель всего трудового индейского народа, товарищ Кецалькоатль! Ура, товарищи! !! – неслось откуда-то сверху.
– Верю! Верю! – радостно вторил снизу голос Станиславского.
– Так тебя, Большое Гнездо, видимо за это прозвали Хулианом? – Алексеев хитро сощурился, глядя сквозь пенсне на собеседника.
– Да и «гнездом» тоже за это, – усмехнулся индеец.
– Бывалыча, подведёшь ни о чём не подозревающего кандидата к этому обрыву, и как дашь ему хорошего пинка из гнезда, так сказать! А он летит, и склоняет моё «имя» во всех вариантах. С этой горки у меня кто только ни летал! И все кричали в полёте именно «Хулиан!». Правда, зачастую, по слогам. Мне сдаётся, что современное
