не говоря уже о диалектах южных районов Армении или армян, проживающих за границей.
По-ленинакански центр назывался «Рабиз», получив зарплату, и выжатый любовью, он решался пойти туда.
– Здравствуйте, – несмело говорил он, входя в дверь.
В маленьком помещении всегда сидели несколько бригад на все случаи жизни. Здесь были дудукчи, которых, в основном, приглашали на панихиды и на похороны. Аккордеонисты, барабанщики, кларнетисты и певцы для свадеб, крестин, и для романсов. Смотря на него, они уже понимали, чей он клиент. Старший подзывал его:
– Иди сюда, сынок. Скажи, что хочешь.
– Люблю (сиремга), – отвечал он. – Так люблю, что схожу с ума, а она об этом не знает, хочу, чтобы вы спели у ее окон, чтобы она узнала, как я ее люблю.
– Кто она?
– Ее зовут Анаид, дочь уста (мастера) Волода, кузнеца.
– Хорошо, сынок, сейчас как раз свободна лучшая группа (даста). Ты сколько песен хочешь, чтобы они спели?
– Не знаю, а сколько стоит одна песня?
– Сколько ты получаешь, сынок?
– Шестьдесят рублей.
– Сколько ты можешь дать?
– Я все могу отдать.
– А как ты будешь жить целый месяц?
– Я не могу без нее жить.
– Одна песня стоит десять рублей, давай две песни, или три. Тебе надо еще месяц жить. Если ей понравится, тогда ты закажешь еще.
– Хорошо.
– Ашот! – кричит он. – Ты иди, сынок, пока оплати.
Подходит Ашот.
– Слушай, Ашот, на дом уста Волода опять заказ.
– Этот баран?! Мы почти каждый день там поем.
– Тебе, что плохо, что у тебя есть работа?
– Нет, не плохо. Жалко, что мало красивых девушек.
– Ну да. Тогда не хватало бы певцов, а Ленинакан стал бы Италией!
Они идут к дому уста Волода, и начинают петь. Заказчик прячется за забором и пытается рассмотреть, шелохнется ли занавеска. На балкон выходит отец. – Ашот, – кричит он, – мне ваш вой надоел! Дай мне послушать радио.
– Уста Волод, ты зря так говоришь. Он у нас лучший певец.
– Я не только насчет вас. Я на счет того осла, который послал вас сюда. Где он?
Ашот показывает пальцем на забор, но того уже там нет, он уже бежит с разрубленным надвое сердцем…
Это было до войны. После войны уже не заказывали романсов.
В городе открывались клубы и, конечно, театр. Ленинаканцы любили театр. Здесь быстро становились актерами и хорошими актерами, потому что они были детьми мечты. После войны большинство из них уедет в Ереван, и театр угаснет. Дети должны были учиться, чтобы строить новую жизнь, но ленинаканцы взяли у гюмрийцев и другое, это то, что дети должны были знать или иметь хоть какое-то ремесло.
