в них свои ценности. Когда приходили в гости к родным, они вынимали их и оставляли сушиться. Мячей на все размеры выпускали достаточно, но это было неудобно и мужчины об этом не знали. Когда в дом приходил хозяин и находил разрубленные мячи, он кричал жене:
– Что это такое?
Она охала и говорила:
– Господи, он нашел сиськи Седы.
Ремесленники шли с работы домой, а у кого мастерские были дома, шли на рынок, чтобы купить продукты домой. Они не снимали своих фартуков, и продукты клали туда, а если места не хватало, они могли идти несколько раз.
Уста Мисак обязательно покупал сладости для детей своей улицы, и когда они его видели с прижатым фартуком, бежали к нему с криками: «Уста Мисак идет, уста Мисак!» Деда с отцовской стороны забрали в 37-ом и очень быстро расстреляли в Челябинске. Мне как-то не верилось, когда в 1987-ом году отец получил ответ на запрос о судьбе деда. Там было всего две строчки – решением тройки расстрелян такого-то числа. Их выгнали из дома, и они несколько дней жили на улице, пока не переехали в сарай, где их родственники держали коров, но это был наш сарай, потом он стал нашим домом, и он был в самом центре города. Брата моего отца взяли из института в армию в сороковом, хотя не должны были, потому что он был сыном врага народа. Он ушел с первого курса института в калошах. Бабушкин брат был сапожником, но он не дал ему обуви, и потом они не пускали их к себе, боясь органов. Отец покупал виноград на рынке, а потом шел в деревню и менял его на хлеб, пока не устроился работать на железную дорогу весовщиком и мог получать продукты. От дяди последнее письмо пришло из-под Харькова осенью сорок первого. О нем напоминала фотография и тар, который висел над моей кроватью с оборванными струнами. Это такой инструмент, которым аккомпанировали себе поэты. Он пришел к нам из Ирана. У дяди были хорошие стихи.
Мамин отец, мой дедушка, стал директором мебельной фабрики. У него было трое детей: старшей, моей матери, было девять лет, когда началась война, а младшему – четыре года. Он был очень высок, мой дед. У него рост был два метра. Их было три брата, младший стал военным летчиком и войну встретил на границе. Средний и старший занимались отцовским ремеслом. Они встретятся в Керчи, когда средний брат увидит, как идет колонна и над всеми возвышается мой дед, и он закричит, и они встретятся. Они оба не вернулись. Правда, мой дед после ранения приедет в отпуск. Он возьмет детей и выйдет, чтобы посмотреть на город. Около рынка из ресторанчика закричат ему – Ашик, зайди, выпей с нами! Он зайдет, лицо его побледнеет и он начнет крушить столы и кричать:
– Вы что, сволочи, там люди гибнут, а вы веселитесь!..
Он, наверно, должен был остаться, потому что у него было трое детей, ранение, но его крест чести и совести был поднят, ему оставалось на него подняться. Перед отъездом он сидел, смотрел на фикус и сказал жене:
– Ты знаешь, если фикус засохнет – это значит, что меня уже нет.
Через два года фикус начал засыхать. Его возили в Ереван в институт биологии, но не смогли спасти.
Бабушка
