очень раннее утро, вызвали «с вещами». Предположив, что расстреливать меня вроде как рано, да и не за что, обрадовался. Думал – попугали, попробовали взять «на слабо», но без доказательств решили снять с казенных харчей. Даже невольно заулыбался, когда вели мимо ярко освещенного буфета, за столиками которого, несмотря на ночь, питались несколько следователей, нарядных, подтянутых мужчин и женщин в полувоенной форме. Сытых и довольных своим превосходством.
Однако реальность оказалась куда прозаичнее. Как видно, полностью установив мою личность и степень прегрешений, администрация решила освободить ценную «семьдесят седьмую» под кого-то более важного. Мою же никчемную скаутскую тушку перебросили в общую камеру.
В отличие от глухой одиночки, тут выходящая в коридор стена имела широкие, забранные прутьями решетки окна, такой же была и сама дверь. Ни дать, ни взять – зоопарк. Едва переступив низкий металлический порог, я невольно замер. Радость «наконец-то хоть людей увижу» сменилась ожиданием страшной, и, как я помнил по книжкам, неизбежной прописки.
Тем более удивили первые тихие слова:
– Пожалуйста, раздевайтесь, товарищ, – ко мне навстречу в одном белье поднялся с лавки мужчина лет пятидесяти. В тусклом, только нарождающемся свете зари, проникавшем из двух окон на противоположной стене, его голова неестественно блестела лысиной. – Вы недавно с воли? Хотя пустой вопрос, и так ведь видно. Я камерный староста Фохт, Георгий Карлович, если вам угодно. Тут уже девятый месяц, веду бухгалтерию, коли так можно сказать, почти как до ареста, в Древтресте.
Не успел я толком удивиться, как он вытащил откуда-то из-за спины растрепанную тетрадь и быстро вписал в нее мою фамилию, имя, отчество и проставил номер:
– Будете семьдесят девятым,[22] – и добавил, видя мою нерешительность: – Да вы не тушуйтесь, тут же «библиотечная»[23] камера! Ничего не своруют, боже вас упаси, даже шутить про это не надо! Вон, посмотрите, – он показал рукой куда-то вглубь, – у нас свой академик-библиотекарь есть, Дмитрий Иванович,[24] я вас позже представлю, конечно, если желаете. А пока пойдемте, постараюсь пристроить вас на место, только ради Бога, тихо, и не наступите на кого, люди же спят.
Постепенно разглядел камеру, по сути большую, почти квадратную комнату, площадью квадратов в семьдесят. Потолок – слегка сводчатый, поддерживаемый посередине двумя тонкими металлическими столбами, серый, так что глазу не за что зацепиться. Зато пол устроен куда интереснее, вернее, до него еще надо было добраться. На высоте сантиметров сорока вся камера была покрыта настилом, на котором в определенном порядке лежали спящие: у боковых стен – в два ряда, головами к стенам, ногами внутрь камеры; посередине – головами к центру. Между границами каждых двух рядов оставалось по узкому проходу. В тех местах, где спали люди большого роста, зазора не оставалось.
Несколько человек приподнялись и с любопытством рассматривали меня.
– В этом проходе, налево, под щитами, третье место свободно.
По царской норме, в камеры такого типа размещали до 22 человек. Но 79 – это еще «по-божески», позже, в 30-х годах в подобные помещения «напихивали» до 120–130 заключенных.
Данная камера находилась в одном коридоре с тюремной библиотекой.
Имеется в виду Д. И. Абрамович (1873–1955), филолог-славист, палеограф, источниковед. Чл.-корр. РАН с 1921. К моменту ареста в начале 1927 года – главный библиотекарь ГПБ (Ленинград).
