“Индепенденте” была будто пронизана ехидством и тонким злословием. Вин Карвер язвила, где только могла, не упустив ни одной возможности позубоскалить. Но статья была хороша. Вексфорд признавал в том свойство человеческой природы – ироничная и даже где-то злая подача интереснее корректного изложения.
Автор “Кингсмаркэмского курьера” написал бы о садах Давины Флори, ее лесных насаждениях, увлечении дендрологией и собирании редких древесных пород в хвалебном и льстивом тоне. Мисс Карвер же будто посмеивалась и находила в этом пример своеобразного лицемерия. “Насаждение лесов” – не совсем верное слово, намекала мисс Карвер, если всю работу делают другие, а ты только швыряешь деньги. Садоводство – это, несомненно, весьма приятное времяпрепровождение, когда занимаешься им только от скуки и имеешь достаточно средств для того, чтобы все земляные работы выполняли здоровые и сильные молодые мужчины.
Давина Флори, продолжала мисс Карвер в том же ключе, конечно, была необыкновенно успешной и знаменитой женщиной, но ведь ей не пришлось пробиваться, не так ли? Поступление в Оксфорд было естественно, учитывая, что она была умна, семья не знала недостатка в деньгах, а папа был профессором в том же Оксфорде. Она была замечательным ландшафтным дизайнером? Но и земли, и деньги на их устройство сами упали к ней в руки, когда она вышла замуж за Десмонда Флори. Потерять мужа в самом конце войны было, конечно, горько, но горечь потери, несомненно, смягчалась тем, что вдова унаследовала огромный загородный дом и немалое денежное состояние.
Довольно язвительно писала Вин Карвер и о недолгом втором браке Давины. Зато когда она перешла к путешествиям и книгам, к непревзойденным по глубине политическим и социологическим исследованиям Восточной Европы, предпринятым Давиной в самые трудные и опасные времена, здесь у Вин остались только похвалы. Рассуждая об “антропологических” книгах Давины Флори, которым дали начало ее путешествия, журналистка обращалась в собственное прошлое и в милом и сладком ностальгическом тоне вспоминала о своих студенческих днях, когда, около двадцати лет назад, читала первые две книги Давины: “Полчища мидян” и “Простой человек в Афинах”. Свое восхищение этими книгами она сравнивала с чувствами, которые вызвал у Китса Чапменов перевод Гомера, и даже цитировала строки Китса о Кортесе, который “взошел на пик и вдруг увидел Тихий океан”[5].
В конце, но не мимоходом, журналистка рассказала о “Последней из девяти колпиц”, первом томе автобиографии Давины. Здесь Вексфорд, к собственному удовольствию, нашел подтверждение своей догадке о том, что название книги – строчка из “Двенадцатой ночи” Шекспира. За кратким изложением того, как описаны в этой книге детство и юность Давины, последовало мимолетное упоминание о ее встрече с Харви Коуплендом и под занавес – несколько слов, совсем немного, о ее дочери Наоми Джонс, совладелице кингсмаркэмской галереи ремесел, и внучке, унаследовавшей имя писательницы.
В последних строчках статьи Вин Карвер строила догадки о том, каковы у Давины шансы попасть в список жалуемых
Дж. Китс. “Сонет, написанный после прочтения Гомера в переводе Чапмена”, пер. И. Ивановского.
