вы что, курить начали?
На улице опять шел снег. Вокруг фонарей вращались мохнатые конусы. Некоторое время мы шагали молча, прислушиваясь к неожиданной тишине. Первой заговорила Дина.
– Мне кажется, Любовь Соломоновна права, что ругает вас за Наталью Николаевну…
– Господи! Перестань называть ее Натальей Николаевной! Она всего на два года старше тебя.
– Но… она же ваша жена…
– Ну и что! Я ведь тоже пока не ископаемое! Мне всего пятьдесят три года. В Америке, между прочим, всех людей называют по имени. Независимо от возраста. Даже стариков…
– И насчет Америки Любовь Соломоновна, мне кажется, тоже права…
– В каком смысле?
Я даже остановился.
– Вам надо уезжать с ней.
– С ней? Да… она же… Нет, ты понимаешь, что ты несешь? В какую Америку? У нас даже разговора с ней на эту тему не было!
– Она вас любит.
– Кто?!!
– Любовь Соломоновна.
Я молча смотрел на нее, не в силах сказать хоть что-нибудь.
– Слушай… – наконец выдавил я. – Ну ты даешь… Ты-то что в этом понимаешь? Поживи с мое… Потом… говори такие вещи…
– Вы же сами сказали, что еще не старик.
– Так, все! Хватит! В какой магазин ты направлялась?
Я взял ее за рукав пальто.
– Вон в тот, на углу.
– Идем! И не говори больше ни слова. Чтобы я даже полслова не слышал от тебя! Поняла?
– Поняла.
Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку.
«Интересно, я брился сегодня?» – мелькнуло у меня в голове. Впрочем, я тут же пожал плечами. Не хватало, чтобы я беспокоился из-за какой-то девчонки. Пусть она даже беременная и ждет ребенка от моего сына. Который, кстати, не хочет видеть меня уже целый год.
Вот ведь разговорилась!
И к чему я все это ей рассказал?
В магазине было как в рассказе Хемингуэя – чисто и светло. Длинные ряды стеллажей уходили куда-то к дальней стене, возле которой маячил одинокий охранник. Из четырех касс работала только одна. За нею сидела увешанная пластмассовыми браслетами очень худая и смуглая девушка лет двадцати. Когда мы с Диной вошли, она скользнула по нашим фигурам безразличным усталым взглядом и снова опустила глаза на свои кнопочки.
Глядя на нее, я вспомнил, что мне тоже надо работать. Точно так же тяжело и усердно. Через полгода в издательстве должен лежать давно обещанный мною учебник по европейскому романтизму. Со всеми сносками, курсивами и симпатичными вставками мелким шрифтом. Студенты обожают обводить их карандашом.
Я вздохнул, снова посмотрел на юную кассиршу и попытался придумать пробную вставочку. Для начала хотя бы о ней.
Бессмысленный труд выполняет в обществе функцию нейтронной бомбы. Убивает живую силу противника, оставляя нетронутой материально-техническую базу. Изобретатели бессмысленного труда скоро добьются того, к чему они так долго стремились. В городах останутся
